Иван Лаврентьев: полуофициальный статус русского языка в Эстонии искоренил сам русский вопрос
Пресловутый русский вопрос по большому счету больше не интересен эстонскому общественному мнению, а придание русскому языку полуофициального статуса за последние шесть лет явно погасило страхи возможного ирредентизма среди эстонского истеблишмента, вызванные украинскими событиями, пишет историк Иван Лаврентьев.
6 декабря Таллиннская Кесклиннаская русская гимназия отметила 97-ю годовщину со дня основания. По традиции, в этот день в школе должны были выступить представители выпуска десятилетней давности, однако, по очевидным причинам, в этом году праздничные мероприятия не состоятся в привычном формате. Однако написанное для выступления в стенах школы эссе от этого не теряет актуальности. Это хороший повод вглядеться в зеркало и задаться вопросом: а что значит быть русским в Эстонии?
Короткий XX век и общая память
На днях американский журнал Time объявил уходящий 2020-й год худшим в истории. Предсказуемо, подобное заявление было встречено обширной критикой: даже несмотря на универсальность и уникальность влияния пандемии коронавируса на здравоохранение, экономику и политику по всему миру, десятки тысяч по-прежнему живых людей своими глазами видели ужасы XX века, на фоне которых необходимость надеть маску при входе в магазин и невозможность отправиться на каникулах на альпийский лыжный курорт вызывают лишь легкую усмешку.
Наша школа, основанная в 1923 году - свидетельница XX века. Возникшая в результате усилий ряда выдающихся педагогов и деятелей культуры русской эмиграции, школа не была чем-то уникальным в мировом контексте. Спасаясь от запущенного большевиками "красного колеса", несколько миллионов русских людей оказались в эмиграции в Константинополе, Белграде, Харбине, Берлине, Риге и Таллинне. Большинство учеников и учителей в первые годы составляли представители русского рассеяния, оказавшиеся в Эстонии в результате комбинации войн: Первой мировой, Гражданской и Освободительной. Многие из тех, кто не погиб в ходе военных действий, умерли во время эпидемии тифа или полностью утратили прежний социальный статус, спасаясь от красного террора, оставив позади если не все, то очень многое: "осторожные зрители молча кутались в шубы".
Но что же эти люди смогли взять с собой? Они принесли культуру, веру, традицию и язык. Именно на этих столпах держалась местная русская диаспора межвоенного времени. С нашей стороны было бы лукавством говорить об успехах интеграции всех местных русских в общество межвоенной Эстонии. Да, провозглашенная за пять лет до основания школы Эстонская Республика в лице Комитета спасения ясно обращалась к национальным меньшинствам в тексте Манифеста ко всем народам Эстонии: вы можете создать свою культурную автономию. Однако гетерогенность русской диаспоры и сопутствующие ей постоянные личностные и политические конфликты не позволили реализовать эти права.
Пока школа по окончании Второй мировой войны школа не переехала в современное здание на Крейцвальди, 25, она располагалась по трем другим адресам - на улицах Пикк, Кару и Нарвском шоссе. Большой логотип школы в форме ромба с лаконичными литерами ТРГ, который с утра встречает школьников на стене в гардеробе, был восстановлен по сохранившимся жетонам, значкам и другим артефактам той, довоенной школы. Увы, привычные тогда гимназические фуражки или логичный переход выпускников в студенческие корпорации сегодня не входит в стандартный набор русской школы в Таллинне, а остается прерогативой эстонских школ, как правило, расположенных также в центре города и именуемых элитными. Наша "элитарность", увы, все чаще сводится лишь к воспоминаниям о былом прошлом и изящным архитектурным формам школьного здания.
Британский историк Эрик Хобсбаум предложил в свое время концепцию "короткого XX века" (в противовес "длинному XIX"), под которым он понимал 78-летний период с 1914 по 1991 годы, в ходе которого мир претерпел наиболее сильные изменения. "Разрушение прошлого или, скорее, социальных механизмов, связывающих современный опыт с опытом предыдущих поколений, - одно из самых типичных и тягостных явлений конца двадцатого века", - писал Хобсбаум. Мы не можем сегодня собраться в стенах школы в день ее рождения, но можем взять за основу те же условные десять лет, что отделяют меня от нынешних абитуриентов.
В 1933 году, через десять лет после основания школы, к власти в Германии приходят нацисты, которые в своей агрессивной риторике постулируют до боли знакомую нам по современным новостям ненависть ко всему отличному от их представлений о прекрасном, а также стремление к гегемонии в любой сфере. В том же 1933 году школу окончил Алексей Крушевский - пасынок генерала Лайдонера, - который погибнет в пермском Усольлаге в 1941 году.
Еще десять лет спустя, в 1943 году, выпуск гимназии будет стоять на общем фото под портретом Гитлера. Одним из тех выпускников военного времени будет Вячеслав Якобс, будущий митрополит Таллиннский и всея Эстонии Корнилий. Уже после смерти Сталина, в 1957 году молодой священник Якобс будет осужден на 10 лет лагерей за антисоветскую пропаганду. Печально известная 58-я статья лучше всего отражает главную советскую идею: догматизм, стремление к унификации мышления и запрет на инакомыслие.
Если регулярно слушать выпуски радиопередачи Müstiline Venemaa нашего выпускника, профессора Давида Всевиова о советском и, в особенности, сталинском периоде, то ключевым словом для описания всей эпохи будет страх. Страх животный, всеобщий и повсеместный. Едва ли люди, на чью долю выпали испытания, подобные тем, что были порождены нацизмом и сталинизмом, согласятся с оценкой журнала Time уходящему 2020 году. На наше счастье, короткий XX век позади, и большая часть нашей учебы в школе пришлась уже на век XXI.
Школа ХХI века и политика идентичности
Большинство из нас не были наследниками "России, которую мы потеряли": у нас не было вековых семейных историй, родовых гербов и героического прошлого предков в период до Второй мировой войны. Родившись на исходе Советского Союза или на заре восстановленной независимости Эстонии, мы стали хорошим материалом для ученых, специализирующихся на identity studies (исследованиях идентичности - ред.): вроде бы русские, но не в России, вроде бы местные, но не эстонцы. В телевизоре и детской голове хорошо уживаются папановский волк, диснеевский Аладдин и Сипсик Эно Рауда.
Ребенок не понимает всех аспектов дилеммы национального меньшинства, но ясно ощущает их присутствие: "этот садик эстонский, а этот - русский" и т.д. Опять-таки, утрата прежнего социального статуса во многих семьях, но и обретение нового богатства в каких-то других. Серые паспорта и загадочный термин muulased (инородцы - ред.), столь часто и привычно использовавшийся в эстонской общественной дискуссии 1990-х и 2000-х годов. Мы пошли в первый класс 1 сентября 1999 года (российские сверстники могли бы здесь сострить, что всегда учились только при Путине). За последующие 12 лет Эстония принципиально изменится, и рядом с сине-черно-белым появится синий флаг с желтыми звездами, а в последний школьный год в буфете мы будем расплачиваться в евро.
Однако главное событие русской Эстонии придется на апрель 2007 года. Хорошо помню, как учителя призывали не поддаваться на провокации и сразу отправляться домой после уроков, а не идти глазеть на обнесенный забором памятник на Тынисмяги. На следующее утро после беспорядков один из одноклассников будет хвастаться блоком сигарет, утащенным из разграбленного киоска. К 9 мая у многих в школе откуда-то появятся оранжево-черные ленточки, которые старшие почему-то называют георгиевскими (большинству в 8-м классе невдомек про более богатую историю символа). Задержанных отпустят, красные гвоздики понесут на Военное кладбище, суд над организаторами протестов рассыпется, и напряжение будет сходить на нет год от года. Пару лет спустя, на экскурсии в доме Стенбока во время встречи с премьер-министром Ансипом, какая-то одноклассница напишет своей маме SMS-сообщение, которое я прочитаю краем глаза: а он, оказывается, вовсе не страшный. Для современных школьников Бронзовая ночь и вовсе станет одним из многих исторических событий, а тогдашние эстонские политики - экспонатами краеведческого музея.
Последние годы нашей учебы в школе пройдут под знаком реформы частичного перевода гимназий с русским языком обучения на эстонский. Переход, во многом, произойдет на бумаге, и даже десять лет спустя много где учеба на государственном языке будет сводиться к приветствию в начале урока: "мы ему сказали "здравствуй", он ответил "tere"". Со временем, тема языка обучения отойдет на второй план и в политической повестке, а политики, сделавшие себе имя на отстаивании права на образование на русском, продолжают рапортовать доверчивым избирателям об успехах борьбы с эфемерными угрозами и поныне. А выпускники нашей гимназии, видимо, замученные изучением 60% предметов на эстонском (порядка 2520 академических часов за три года), в 2020 году сдадут государственный экзамен по эстонскому на уровень B2 с удручающим средним баллом, едва перевалившим за 70 (не шибко элитное 27-е место в общереспубликанском рейтинге).
"Давай выпьем виски, поговорим по-английски"
Так пелось в популярном эстонском хите, по мнению многих ставшим прямо-таки вехой в истории русско-эстонской интеграции. Действительно, можно и нужно говорить по-английски (а также по-немецки, по-французски, да и, наверное, по-китайски тоже не помешает - похвально, что этим и другим языкам учат в стенах ТКРГ). Но вот что можно сказать наверняка: положение русского языка в Эстонии принципиально изменилось за прошедшее десятилетие.
В феврале 2014 года президент Тоомас Хендрик Ильвес презентовал в стенах нашей гимназии русский перевод сборника своих статей и речей. На вопрос модератора, как у него обстоят дела с великим и могучим, родившийся в Стокгольме и сформировавшийся в США Ильвес повернулся к залу и слегка вальяжно произнес, растягивая гласные: "я - ваш президент". Четыре года спустя, президент Керсти Кальюлайд выступит на конференции TEDxLasnamäe с 15-минутной речью на русском, в которой скажет, что в Эстонии эгалитарное общество, а ключ к успеху - в хорошем образовании и старании.
Казавшиеся прежде невозможными жесты глав государства идут в фарватере общего тренда. Государство активно тратит бюджетные средства на гораздо более дорогой по сравнению с радио или онлайн-порталом телеканал ETV+, ради участия в передачах которого множество эстонских чиновников и политиков со скрипом вспоминают или учат с нуля русский язык. Сайты большинства департаментов и министерств доступны на русском языке. Все наиболее важные для повседневной жизни законы своевременно переводятся на русский и доступны в открытом доступе. Переведенная на русский не только коммерческая, но и социальная реклама идет в паузах на местных вариациях российских федеральных каналов, а премьер-министр и все правительство с трудом пытаются достучаться до русскоговорящих через созданные для этого аккаунты в соцсетях.
Обратный процесс происходит в местной русской прессе: телевидение не компенсирует практически полную утрату общественной дискуссии на русском, толстые литературные журналы и почти все бумажные газеты закрылись, рубрики мнений на онлайн-порталах в основном состоят из переводов, редких колонок самих редакторов и текстов русскоговорящих политиков. И это парадокс: русского языка стало больше в интеракции государства с гражданами, но в 2020 году в Эстонии нет никакой русской политики, поскольку ставший привычным этнический и языковой водораздел "мы/они" теперь проходит в другом месте: (анти-)либеральные ценности, (ненужная) глобальная интеграция Эстонии в ЕС и мировое сообщество и т.д.
По большому счету, пресловутый русский вопрос больше не интересен эстонскому общественному мнению. Придание русскому языку полуофициального статуса за последние шесть лет явно погасило страхи возможного ирредентизма среди эстонского истеблишмента, вызванные украинскими событиями. Но угроза стабильности Эстонии в долгосрочной перспективе пришла не от несуществующих сепаратистов, а от тех, кто бьет себя кулаком в грудь, крича о том, что они-де и есть самые правильные эстонцы, и залихватски обвиняют во всех бедах либералов, геев, женщин, украинцев, мейнстрим-медиа, Демократическую партию США, Брюссель, мусульман, и т.д.
Все это сугубо глобальные по своей сути ценностные конфликты, аляповато упакованные под местную политику идентичности. Нельзя делать вид, что нас это не касается. 18-летний образованный молодой человек или девушка в современной России, Эстонии или США как никогда похожи друг на друга по своим переживаниям и тем вопросам, которыми они задаются. К моему, как убежденного либерала, сожалению, в своих исканиях они преимущественно приходят к левым по своей направленности суждениям, и ответы на все вопросы отдают социализмом.
В романе Джузеппе Томази ди Лампедуза "Леопард" (и даже более известной его экранизации Висконти от 1963 года) сформулирован своеобразный парадокс: "чтобы все осталось по-прежнему, все должно измениться". Единственный способ возродить русскую общественную, политическую или даже интеллектуальную жизнь в Эстонии - влиться в уже существующую эстонскую, где местным молодым русским рады, как никогда прежде. Только так мы сможем достойно продолжить заложенную в 1923 году традицию: сохранять свою уникальность, но не превращаться в существующих на полях и интересных только самим себе маргиналов, и сможем быть частью чего-то большего. Перефразируя Густава Суйтса, можно сказать: останемся русскими, но станем эстонцами и европейцами.
Редактор: Андрей Крашевский