Аро Велмет: парадокс научно обоснованных решений
Эпидемия коронавируса еще раз подтвердила, что научно обоснованные решения одновременно являются и политическими, и провести черту между политикой и наукой на практике невозможно, пишет научный сотрудник Тартуского университета Аро Велмет.
Какова роль ученых в политике? На этот вопрос дается единодушный ответ, по крайней мере, на словах. Мы хотим, чтобы решения политиков основывались на фактах и экспертных оценках, а также учитывали последние научные достижения. "Мы с самого начала опирались на ученых", - раз за раз повторял премьер-министр Юри Ратас при введении коронавирусных ограничений.
В то же время, игнорирование рекомендаций ученых стало основным содержанием критики в адрес правительства со стороны журналистов и комментаторов. "Нынешнему правительству не нравится слушать экспертов" - к такому заключению пришли ведущие в июньском выпуске радиопередачи "Olukorrast riigis" (О положении в стране). Главный редактор новостных редакций ERR Анвар Самост в августовском выпуске газеты Lääne Elu потребовал от правительства смелости "вывести решения в борьбе с коронавирусом из политической сферы, передав их в руки Департамента здоровья, научного совета и врачей".
При этом два эксперта могут прийти к диаметрально противоположным выводам по одному и тому же вопросу. Например, физик Марио Кадастик весной терпеливо разъяснял на заседаниях консультирующего правительство научного совета, почему введение чрезвычайного положения было обоснованным, а "расплющить молотком все общество" было необходимо, чтобы ликвидировать первичную эпидемию и не допустить перегрузки системы здравоохранения.
С другой стороны, Мартин Кадай из Департамента здоровья признал в интервью газете Eesti Päevaleht, что он не поддерживал введение чрезвычайного положения, потому что это "очень сильно ущемляет основные права людей".
К кому же из них двоих следует прислушаться "опирающемуся на ученых" обществу? Где заканчивается наука и начинается политика, и можно ли вообще провести эту разделительную черту?
Эти вопросы выводят на первый план одну из основных проблем общества эпохи модерна: каким образом в сложных, технологически развитых обществах принцип демократического управления можно привести в соответствие с тем обстоятельством, что для понимания и решения многих проблем, влияющих на все группы общества, требуются экспертные знания, доступные лишь малой части членов этого общества?
Идет ли речь о составлении новой программы развития лесного хозяйства, регулировании пестицидов с содержанием неоникотиноидов, балансировании интересов автовладельцев и прочих участников движения в городском планировании - при решении всех этих проблем должны делаться выборы критического значения на стыке экспертных знаний и демократического процесса принятия решений.
"В какой мере право принимать решения следует оставить экспертам, а в какой - избранным народным представителям?" - самый очевидный и простой из этих выборов. Еще важнее то, кого вообще наделяют статусом эксперта в той ли иной сфере, и что делать, если среди ученых нет единодушия.
Идеал и реальность
В политической теории можно найти немало рекомендаций о том, в каких случаях разумно делегировать право принятия решений от народных представителей в научную сферу. В современном управлении государством есть много вопросов, для решения которых, по-видимому, не требуется проводить ценностно-идеологические различия, а достаточно просто ответить на эмпирические вопросы.
Социолог Элвин Вайнберг сформулировал этот водораздел следующим образом: "Ученые находят средства, а политики выбирают цели". Представим, к примеру, что некое государство планирует построить на своей территории большой целлюлозный завод.
Ученым местного университета поручают провести исследования, чтобы выяснить, возможно ли реализовать такой проект. Их задача - показать, как завод повлияет на общественные приоритеты: сколько будет создано новых рабочих мест, какие налоговые доходы он будет приносить, как повлияет на местную жизненную среду и на экосистемы в целом, а также какой эффект он окажет на достижение целей, зафиксированных в Парижском соглашении по климату.
Опираясь на результаты такого исследования, ученые могут дать собственные рекомендации, но окончательное решение о том, какие последствия считать для общества более, а какие - менее важными, будут принимать все-таки народные представители.
Это одно из идеализированных представлений о взаимоотношениях политики и науки. Однако Вайнберг обратил внимание на то, что ученые просто не в состоянии дать эмпирический и уверенный ответ на многие вопросы, возникающие в современном обществе.
Во-первых, поставленные перед учеными вопросы могут оказаться неразрешимыми на практике. Например, как небольшие дозы радиации влияют на человека? Интересующиеся атомной энергетикой политики могут задать такой вопрос ученым, чтобы установить допустимые нормы радиации низкого уровня вблизи атомной электростанции. Однако дать сколько-нибудь уверенный ответ на такой вопрос очень сложно.
Вайнберг отмечает, что для выяснения с 95%-ной вероятностью, как доза облучения в 150 миллибэров действует на лабораторных мышей, пришлось бы экспериментально протестировать примерно 8 миллиардов мышей! Такие тесты просто невозможно представить на практике. В связи с этим ученым приходится искать иные соображения, на основании которых они отвечают на подобные вопросы, но такие соображения неизбежно включают в себя ценностные интерпретации.
Во-вторых, ученые могут столкнуться с темами, по которым приходится принимать решения в условиях неполной информации. Такие ситуации часто возникают при анализе рисков. Насколько велика вероятность того, что сформировавшийся в Атлантическом океане шторм обрушится на тот или иной город в США?
На такой вопрос можно ответить с определенной долей уверенности при наличии достаточных исследований, но население американских городов и его представители в законодательных собраниях, которые принимают решения, не обязательно готовы ждать результатов этих исследований.
Такие ситуации вынуждают задаться вопросом, в какой момент риск ущерба от отложенных действий перевешивает пользу от более точного прогноза. По своей сути, такие решения также относятся к политической сфере.
В-третьих, изучаемые учеными системы могут быть слишком сложными, чтобы давать однозначные ответы, и даже составление моделей, необходимых для изучения таких систем, может быть связано с ценностными выборами.
Такие соображения особенно важны в социальных науках, экономике и экологии, где необходимо оперировать исключительно сложными системами, а созданные для них модели неизбежно требуют ценностных интерпретаций. Например, ответа на вопрос, следует ли рассчитывать денежный эквивалент услуг, оказываемых экосистемой человеческому обществу, и на каких основаниях это делать.
Модернизация промышленности, являющаяся экологически устойчивой по одной модели, может оказаться деструктивной для биоразнообразия по другой модели. При этом обе модели могут быть составлены добросовестно и профессионально. В таких сферах даже конструирование исследовательской проблемы является, по своей сути, политическим вопросом.
Привлечение ученых к участию в процессе принятия политических решений выглядит простым в теории, но на практике снова и снова встает вопрос, как именно это сделать. Тартуский университет не может просто направлять мнения своих ученых к исполнению в Дом Стенбока.
Помимо всего прочего, управление - это институционализированный и бюрократический процесс, в котором следует считаться с разными группами интересов, учреждениями и иерархическими цепочками. А управление кризисом, который охватывает все общество, становится вообще отдельным испытанием.
По каким проблемам ученым следует давать свои рекомендации? Как им следует это делать? Какие именно ученые должны это делать? Это первые вопросы, ответ на которые неизбежно лежит в сфере политики.
Носить маску или нет?
Особенно сложно решать такие проблемы в кризисной ситуации. В принципе, наблюдение за инфекционными болезнями и координация борьбы с ними в Эстонии является задачей Департамента здоровья. У этого ведомства должно быть стратегическое представление о медицинской системе Эстонии, различных проблемах здравоохранения (таких как различные риски, связанные с окружающей средой, гигиеной и охраной труда и пр.), и оно должно заниматься инфекционными болезнями.
Однако, как продемонстрировали публикации в Eesti Ekspress, Levila и других периодических изданиях, уже в самом Департаменте здоровья представлены разные мнения по целому ряду критически важных вопросов. Следует ли государству объявить чрезвычайное положение, позволяющее в виде исключения ограничивать основные права людей, чтобы остановить распространение инфекционных болезней?
Следует ли Департаменту здоровья запретить в марте матч прибывшей из Италии волейбольной команды на Сааремаа, который потом стал печально знаменитым? У разных экспертов с различным профессиональным багажом и должностными функциями были разные мнения по этим вопросам.
Приведу один пример. В начале апреля Департамент здоровья предложил ввести дополнительные ограничения на Хийумаа. Поводом для этого послужила обеспокоенность координировавшего работу больниц Аркадия Попова, что в больнице на Хийумаа недостаточно ресурсов для ухода за тяжелобольными, а это означало, что таких пациентов придется перевозить вертолетом в Таллинн. При этом на острове проживает большое число людей пожилого возраста, у которых выше риск тяжелого протекания болезни.
С точки зрения Попова, который был сосредоточен исключительно на работоспособности больниц в своей узкой сфере ответственности, это предложение действительно могло выглядеть разумным. Однако на тот момент на Хийумаа не было активных очагов инфекции, и, как также напомнил в интервью ERR Мартин Кадай, "мы можем ввести более жесткие ограничения, но это не окончательное решение... Тогда надо будет также рассмотреть практические возможности, как изолировать эти районы. Мы снова придем к тому, что если всякая хозяйственная деятельность прекращается, то какие последствия это несет для общества".
В контексте более длительной кризисной ситуации изоляция Хийумаа может уже показаться сомнительным решением. В конечном счете правительство решило не вводить на острове дополнительные ограничения, сочтя их непропорциональными с учетом того, что в начале апреля на Хийумаа, по сути, не было ни одного зараженного (несколько случаев заражения на Хийумаа в официальной статистике в действительности касались людей, которые жили в Харьюмаа).
Моя цель в данном случае не в том, чтобы хвалить одно или ругать другое учреждение, а в том, чтобы привлечь внимание к тому, насколько сложно в таких ситуациях оставить принятие решение на усмотрение "научной экспертизы". Но давайте посмотрим теперь и на проблему, которая неоспоримо относится к компетенции ученых.
Во время коронавирусного кризиса одним из вопросов, вызвавших самые горячие споры и разногласия, стала полезность защитных масок для замедления эпидемии и введение в стране обязанности ношения масок. Именно в этом вопросе как сторонники, так и противники ношения масок подчеркивали, что их оценки основаны на научных исследованиях.
Например, канцлер права Юлле Мадизе в сентябре выступила с заявлением, что в Эстонии не следует рассматривать "научно не обоснованную" обязанность ношения масок. Одновременно члены научного совета Ирья Лутсар и Андрес Меритс подтверждали пользу от ношения масок.
Здесь возникает целый ряд вопросов, по которым ученые до сих пор сами яростно спорят. Я рассмотрю три из них: как доказывать эффективность ношения масок, что считать достаточным доказательством и как оценивать преимущества ношения масок в сравнении с потенциальным вредом от этого?
Ни на один из этих вопросов нельзя ответить, просто "выслушав ученых", потому что среди самих ученых по этим вопросам идут активные дебаты. В реальности здесь нужно понять источники разногласий среди ученых и принять ту или иную позицию в их отношении, т.е. снова принять ценностное, а иными словами, политическое решение.
Во-первых, как узнать, помогает ли ношение масок ограничить распространение пандемии. Классический подход в доказательной медицине предусматривает в такой ситуации проведение рандомизированного контролируемого испытания (randomized controlled trial, RCT).
По сути, это означает испытание двух идентичных по демографическим показателям групп людей, из которых одна (т.н. экспериментальная группа) носит маски, а вторая (контрольная) - не носит. После этого сравнивается, было ли распространение инфекции в экспериментальной группе более низким, чем в контрольной.
При оценке эффективности масок, как правило, использовались RCT, проведенные в больничных условиях, когда тестировалась эффективность масок для защиты от других коронавирусов и гриппа. Результаты этих исследований, действительно, не однозначны. Кроме того, можно задать вопрос, насколько такие испытания позволяют оценить защитные возможности масок в совершенно другой среде и против другого вируса.
Многие ученые даже утверждают, что при разработке новых лекарств эти самые RCT, считающиеся "золотым стандартом", не обязательно окажутся наиболее разумным или даже этическим критерием при оценке масштабных медицинских мер, принимаемых на уровне всего общества. RCT является целесообразным исследовательским методом в том случае, если изучаемый терапевтический метод прямо влияет на индивида независимо от поведения других индивидов.
Однако в случае всеобщего обязательного ношения масок ситуация обратная: решение индивида носить маску должно как раз защищать других людей вокруг него, а эффект должен быть тем больше, чем больше людей в данной популяции носят маски. RCT для исследования целой популяции практически невозможно смоделировать, и с ними были бы связаны этические проблемы: если у масок действительно есть защитный эффект, то как оправдать оставление контрольной группы без масок?
В связи с этим многие ученые рекомендуют использовать при оценке эффективности масок другие, междисциплинарные методы, которые наряду с RCT учитывают также результаты лабораторных исследований, выводы на основе биофизических свойств вируса, данные наблюдений и естественные эксперименты.
Не рассматривая по отдельности все эти различные исследования и соображения, я приведу лишь несколько примеров. В симуляциях в лабораторных условиях можно наблюдать, в какой мере маски различного типа улавливают возникающие при разговоре и дыхании частицы и аэрозоли, через которые распространяется вирус.
Эпидемиологические исследования показали, что люди наиболее эффективно распространяют вирус в течение одного-двух дней до появления у них симптомов. В частности, данные наблюдений по американским штатам показывают, что повседневное распространение вируса в штатах с обязанностью носить маску было на два процентных пункта меньше, чем в штатах, где такую обязанность не вводили.
Ни один из этих выводов по отдельности не является достаточно убедительным, чтобы обосновать ношение масок: испытания в лабораторных условиях не обязательно соответствуют условиям в реальной жизни, а между штатами могут быть и иные отличия, помимо ношения масок. Однако в совокупности они все указывают на эффективность масок в замедлении распространения вируса.
Здесь следует отметить, что на вышеуказанные дилеммы нет однозначных ответов. Решение о том, опираться ли в оценке эффективности масок на результаты RCT и в какой мере учитывать доказательства, полученные иными методами, частично зависит от дисциплины, в которой работает исследователь, а также от анализа рисков - в какой мере можно пожертвовать точностью результатов измерений во имя соответствия условиям реальной жизни?
От ценностных выборов не избавиться
Наконец, надо рассмотреть и вопрос о том, в какой момент на основании таких исследований можно вносить предложения политикам. Некоторые исследователи считают, что при отсутствии сильной корреляции с RCT нельзя рекомендовать обязательное ношение масок. Другие, в свою очередь, указывают, что в случае масок речь идет о вмешательстве с низкой ценой и потенциально высокой пользой.
В кризисной ситуации неразумно ждать однозначных результатов, поскольку каждая минута промедления может повлечь за собой экономический ущерб или смерти людей. Здесь ссылаются на сформулированный ЮНЕСКО "принцип осторожности", согласно которому в ситуациях, когда "человеческая деятельность может привести к научно вероятному, но не гарантированному ущербу, предпринимаются шаги по уменьшению этого ущерба".
Иными словами, по оценке некоторых ученых, для рекомендации носить маски достаточно доказательных материалов, которые показывают, что их позитивный эффект возможен, а не гарантирован, потому что в случае ошибки может быть причинен большой ущерб.
Четко отделить друг от друга науку и политику - это привлекательная в теории, но неосуществимая на практике задача. Привлечение ученых к процессу принятия политических решений уже на институциональном уровне означает, что придется сделать целый ряд ценностных выборов.
Каких именно ученых привлечь? В основном вирусологов и специалистов по инфекционным заболеваниям, как сделали в Эстонии, или также социологов, специалистов по биоэтике и юристов? Через какие институты они будут работать, и какие у них будут полномочия влиять на принимаемые решения?
Как мы видим, даже между экспертами в одном учреждении могут иногда возникать существенные разногласия. Наконец, большая часть проблем в сфере здравоохранения, таких как оценивание обязанности носить маски, расположены в описанной Вайнбергом "серой зоне" - слишком сложные для получения четких эмпирических данных, слишком срочные для тщательного изучения и с самого начала требующие ценностных соображений. Политику из этих вопросов убрать невозможно.
И не нужно. Цель принятия основанных на фактах решений заключается не в устранении политических противоречий, а в том, чтобы способствовать разрешению этих противоречий без потери связи с реальностью и всеобщей катастрофы. Но это не поможет решить срочные дилеммы в момент кризиса. Это означает, что и в принятии научно обоснованных решений центральное место будут занимать демократическое вовлечение, результаты споров о фундаментальных ценностях и оценка выигравших и проигравших. Бдительность терять нельзя.
Комментарий Аро Велмета был первоначально опубликован в издании Müürileht.
Редактор: Андрей Крашевский