Говорят, что, по мнению жителей Ивангорода, у них есть большое преимущество перед жителями Нарвы: они могут любоваться ухоженной набережной Наровы, тогда как с другой стороны открывается вид на неприглядные заросли вокруг Ивангородской крепости. Недавно Нарве был предложен другой вид.

Заросли исчезли, была сделана площадка для гуляний, на которой установили большой экран. На западном берегу за этими приготовлениямия якобы ревниво наблюдали, обсуждая, что показать из замка. Мэр Нарвы Катри Райк после представления в День победы заявила, что ситуация напоминала Северную Корею, когда на границе с Южной Кореей люди кричат в микрофон о том, как хорошо им живется и пусть все переходят к ним. "У нас тоже есть граница напротив границы, – сказала Райк. – Нарова – граница между двумя мирами, Западом и Востоком. В качестве театральных подмостков это очень интересное место".

Утверждение о том, что Нарова является границей между цивилизациями, звучит слишком часто. Историки опровергают это утверждение, напоминая о бойком движении через реку и что Нарва и Ивангород некогда образовывали один город. С 1950-х годов два берега соединяет мост "Дружба".

Однако нельзя забывать о длившемся веками недоверии. Уже в средние века нарвские ратманы отмечали, что сидеть рядом с большим восточным соседом – это как мышке сидеть перед медведем. Когда в 1492 году началось строительство Ивангородской крепости, на западном берегу за ним также наблюдали с интересом и беспокойством. Люди ходили посмотреть, как продвигается строительство, и строили планы упреждающего нападения.

Эстонско-русская граница, проведенная в 1920 году по Тартускому мирному договору, проходила дальше на востоке, но это не помешало символическому противостоянию. После казни Виктора Кингисеппа русские переименовали приграничный Ямбург в Кингисепп.

В 1932 году, незадолго до годовщины Октябрьской революции, Россия построила новые пограничные ворота и установила статую Кингисеппа с надписью "Казнен по решению эстонского демократического суда". Эта надпись возмутила эстонских военных, которые предложили в ответ вывесить список жертв революционера. Дипломаты осудили эту идею – в конце концов, статуя была обращена не в сторону Эстонии, а в сторону железной дороги.

Недавнее противостояние на Нарове было настолько зрелищным, что напомнило об обычаях, которые некогда практиковались в войнах. В средние века было принято устраивать различные унизительные ритуалы вокруг осажденных замков, причем хореография была настолько сложной, что позднее заговорили об особом виде политики оскорблений.

Действительно, должен был быть какой-то умысел в том, чтобы тратить деньги и силы, например, обряжая стадо животных во вражеских вождей, вешая их и затем катапультируя в осажденный город. Целью, вероятно, было заразить врага, а также показать, что тот не контролирует свою территорию.

Позднее попытки достичь тех же целей осуществлялись другими способами. В Первую мировую войну изобрели "агитационный снаряд", который выстреливался из пушки в тыл врага, где разбрасывал пачку листовок. В зависимости от ветра таким образом можно было покрыть литературой целый квадратный километр.

Радио было еще более мощным оружием, и во время Второй мировой войны даже в нацистской Германии почти каждый мог без особого труда прослушивать вражеские радиостанции. Поскольку было трудно предотвратить прослушивание, то поняли, что выиграет тот, кому больше поверят. "Настоящий немец затыкает уши в ответ на лепет евреев", заявляли нацисты.

Немцев учили, что англичане – братский народ, и на них нападают только потому, что в Лондоне власть захватила антинародная клика плутократов. В том, что это не так, немцев убедила не столько британская пресса, сколько упорное сопротивление "братского народа", которое в конце концов начало подрывать их веру в инфоканалы собственной страны.

Уроки денацификации

Можно было бы подумать, что больше всего убеждает военное поражение. Историк Тимоти Снайдер недавно утверждал, что все, кто любит Россию, должны желать ей быстрого и решительного поражения, потому что страна с империалистическим наследием оправится только тогда, когда проиграет свою последнюю колониальную войну.

Но что гарантирует, что война, закончившаяся поражением, станет началом исцеления, а не, наоборот, вызовет желание отомстить? Почему, например, Первая мировая война не стала последней колониальной войной Германии? Нельзя сказать, что немцам тогда не хотели преподать урок. Хотя привлечь к ответственности германского кайзера не удалось, была, по крайней мере, новаторская попытка осудить бывшего главу государства как военного преступника.

По окончании Второй мировой войны было ясно, что оздоровление Германии будет не таким простым. Была предпринята новая попытка докопаться до корня "немецкой проблемы". Поскольку в то время укрепилось убеждение, что немцы из-за своей истории обречены оставаться империалистическим народом, их нужно было сдержать путем обездвиживания – расчленением государства и уничтожением тяжелой промышленности.

Теперь мы столкнулись с российской проблемой, и отношение к ней, кажется, такое же. Как когда-то историки задействовали всю эрудицию, чтобы показать глубокую склонность немцев к милитаризму, так и сегодня они обращаются к далекому прошлому ("монгольское иго" и так далее) за объяснением происходящего в России.

Однако стоит помнить, что были и другие взгляды. В послевоенной Германии американцы пытались осуществить программу, основанную на оптимистичном предположении, что история не имеет решающего значения, поскольку человек по своей природе добр и, следовательно, может меняться. Надеялись массово перевоспитать немцев в демократов. Нюрнбергский процесс был частью этой инициативы. И как воспитательное мероприятие он был успешным – подавляющее большинство немцев одобрило обвинительные приговоры и посчитало их справедливыми.

Но все же одно лишь признание глав государств военными преступниками не укрепляет веру в демократию. В лучшем случае, это только начало. Общественная поддержка более общей программы денацификации в Германии быстро сократилась. Вскоре пришлось признать, что она потерпела фиаско. Но как тогда объяснить тот факт, что уже через несколько лет после войны Германия стала демократическим государством?

Да, еще в начале 1960-х годов находились те, кто считал, что перспективы не очень хорошие. Один американский наблюдатель отметил, что, согласно поверхностному пониманию немцев, демократия означает лимонад, жевательную резинку и антикоммунизм, и поэтому якобы можно предвидеть скорое возвращение милитаризма и нацизма.

Такие рассуждения, однако, свидетельствуют об ошибочном понимании того, как работают политические идеи. Демократия укрепилась в Германии именно потому, что были замечены ее материальные плоды. Нюрнбергский процесс имел важное моральное и юридическое значение, но наибольший вклад в денацификаци Германии внес план Маршалла.

Социалистическое соревнование

Не то чтобы колбаса была для человека важнее идеалов ("Сначала пища, а потом мораль", писал Бертольт Брехт). Скорее, подтверждается мысль, выраженная в самом блестящем пропагандистском произведении в истории – фреской Амброджо Лоренцетти XIV века "Плоды доброго и дурного правления". На ней сопоставлены экономически процветающий город, в котором царит свобода, и город, где господствует тиран, с его страхом и нищетой. Зрителю предлагают сделать вывод, что об идеалах можно судить по их плодам.

То же самое своеобразно иллюстрируют примеры Нарвы и Ивангорода. Оба города получили еврофинансирование на благоустройство набережной (в 2012 году был запущен проект "Развитие уникального трансграничного фортификационного ансамбля Нарва-Ивангород как единого туристического объекта"). На восточной стороне результат оказался маловыразительным. Мэр Ивангорода, бывший офицер ФСБ, объяснил, что причина не в коррупции, а в более сложном рельефе и других препятствиях.

То, что об идеалах на самом деле судят по их плодам, является более общим уроком холодной войны. Берлинская стена была возведена после провала крупной программы в Восточной Германии, призванной показать, что социализм может обеспечить по крайней мере такой же высокий уровень жизни, каким наслаждаются на Западе. В 1958 году было объявлено, что Западную Германию вскоре обгонят.

На какое-то время в Восточном Берлине появились полные товаров магазины самообслуживания, но вскоре полки опустели, и возникла нехватка таких прозаических товаров как шурупы, пуговицы и шнурки. Коллективизация сельского хозяйства еще больше ухудшила ситуацию. Движение на запад ускорилось, и даже строительство стены в 1961 году не избавило восточногерманских лидеров от проблем. Вальтер Ульбрихт жаловался, что даже после закрытия границы экономическое процветание западных соседей страны продолжало влиять на политические настроения населения.

Впоследствии утверждалось, что стремление к потреблению было движущей силой политического сопротивления именно в странах Восточного блока, которые соседствовали с Западом с его высоким уровнем жизни. Конечно, это не единственное, что побуждало людей к протестам, но именно невыполнение обещаний по обеспечению благосостояния нанесло сильнейший удар по коммунистической идеологии. Советской власти пришлось искать новые оправдания, и наряду с покорением космоса как величайшее достижение начали представлять победу над нацистской Германией. Память о "Великой Отечественной войне" приобрела масштабы культа только во времена Брежнева.

В конце 1980-х годов, когда стал очевиден провал советского эксперимента, казалось, что и этот культ обречен на угасание. Настроение подытоживает горькое размышление в прессе: "Мне стыдно за тех, кто украл Победу – кто вместо квартир раздавал памятные шествия, вместо еды – пустые подарки, вместо нормальной, достойной жизни – знаки отличия".

"Великая Отечественная война", похоже, все еще остается слишком чарующим мифом, чтобы угаснуть. В России она выполняет ту же роль, что и при Брежневе – помогает завоевывать сердца в условиях стагнации. Нынешняя война подогрела патриотический оптимизм по поводу роста уровня жизни в России, но даже местные эксперты признают, что даже при самом радужном сценарии реальные зарплаты к 2030 году лишь немного превысят довоенный уровень.

Однако экономическая стагнация в России не обязательно должна вызвать такое же разочарование во власти, как в 1980-х годах. Реакция на военное поражение также может быть различной: если причины бед припишут "Западу", то в обществе, напротив, может укрепиться риторика военного противостояния.

Новая холодная война

Другими словами, важно то, как будет интерпретировано трудное положение собственной страны. Теория перевоспитания, опробованная в послевоенной Германии, гласит, что мышление можно изменить путем духовного просвещения.

Нечто подобное для России в своей последней книге предлает Михаил Ходорковский. По его словам, рождается историческая возможность окончательно, так сказать, нормализовать Россию, чему лучше всего способствует продвижение открытого общества через образовательные программы, как это было сделано в Центральной и Восточной Европе в 1990-х годах.

Все же сомнительно, что либеральная демократия находится в России в немилости потому, что не было возможности узнать о ее достоинствах. Скорее, путинский режим поддерживается верой россиян в то, что они слишком хорошо знают, что на самом деле означает для них западная демократия – беспорядок и опустошение природных ресурсов.

Однако единственной исторической возможностью следует считать появление на границах России стран, которые представляют собой испытательный полигон для демократии и от экономического успеха которых зависит и политическое настроение на Востоке.

Историк Сергей Плохий сравнил сегодняшнюю Украину с Германией времен холодной войны, оказавшейся между двумя враждующими лагерями. Новая грядущая холодная война, по его мнению, также будет с двумя полюсами, но на этот раз она будет между США и Китаем, а Россия будет лишь попутчиком в кильватере Китая.

Действительно, где бы ни продолжались боевые действия на Украине, возникшая граница, скорее всего, станет водоразделом и в идеологической борьбе. В Москве это понимают. Секретарь Совета безопасности России Николай Патрушев заявил, что в новой ситуации в сфере безопасности для нейтрализации враждебного внешнего влияния необходимо уделять внимание социально-экономическому развитию приграничных территорий. Центр оккупированного Мариуполя уже приукрашен – привезенным из Турции мрамором.

Не исключено, что приукрашивание приграничных районов скоро дойдет и до Ивангорода. Тогда снова встанет вопрос о том, что показать в ответ эстонской стороне. Этот вопрос касается не только Нарвы, он станет решающим для всей новой холодной войны.

Вспомним, что Сэмюэл Хантингтон говорил не только о том, что по Нарове проходит граница цивилизаций, но и о том, что есть страны, которые разделены цивилизационным разрывом. В качестве примера такого внутреннего раскола он привел Украину.

Тем не менее Россия своим вторжением смогла создать на Украине беспрецедентное единство. Поэтому до сих пор неясно, что такое "цивилизация". В России этот термин постоянно используется для доказательства того, что демократия несовместима с местной культурой и историей. Как ни странно, эта теория, придуманная в XIX веке российскими консерваторами, широко распространена и на Западе.

Как можно представить себе победу в новой холодной войне, если речь идет не просто об отражении угрозы? Уже само по себе является победой то, что, хотя в Нарве с интересом смотрели трансляцию Дня Победы, такого же большого интереса к переезду на восточный берег там нет. Это может показаться слабой формой лояльности, но в долгосрочной перспективе это может иметь большее влияние, чем чистая агитация.

У тех, кто находится России, нет роскоши наслаждаться очарованием Дня Победы и при этом быть избавленными от власти, которая это очарование создает. В ответ России Нарва может предложить уверенность, что такое разделение возможно – что уважение памяти павших солдат не должно обязательно означать одобрения каждой войны, которую развязывают власти. Ведь сложность пропаганды не в том, чтобы убедить людей любить свою родину. Это просто. Гораздо труднее заставить человека не видеть изъяна в логике предложения: если любишь свою страну, то должен одобрять то, что руководители государства оправдывают его защитой.

Западные соседи России могут внушить ее народу веру в то, что он мог бы жить в еще более прекрасной, процветающей и героической России – если бы не верил тем, кто утверждает, что героизм должен быть доказан массовыми убийствами.

Мнение Хента Кальмо было изначально опубликовано в газете Sirp.