Один из основателей театра Fine 5, хореограф и постановщик танцевального спектакля «Мандала» Рене Ныммик рассказал порталу rus.err.ee о положении и трудностях на пути развития современной школы танцевального искусства в Эстонии. Когда-то пионеры современного танца на пост-советском пространстве эстонская труппа Fine 5 по экономическим причинам выступает в основном за рубежом. Ее руководитель отмечает, что славяне более восприимчивы к языку танца, любят образное мышление и театральность.

Труппа Fine 5 – когда-то пионеры современного танца на пост-советском пространстве, теперь - гуру. Минувшей осенью театр, с чувством удовлетворения и радости, а также усталости и горечи, отметил свой 20-й день рождения, при этом выпустив бесконечно красивый и мудрый спектакль «Мандала». Главный балетный критик России Лариса Барыкина сказала в интервью передаче «Субботея» после просмотра постановки на Витебском фестивале современной хореографии следующее: «Я, честно говоря, в легком ошизении. Наверное, от счастья».

Однако гениальность гениальностью – театр никогда не имел постоянного госфинансирования, той же осенью 2012 года лишился некогда предоставленного городом на льготных условиях репетиционного зала, где в течение 15 лет труппа создавала свои спектакли, а за 6-месячный труд над вышеупомянутой постановкой Культууркапитал выделил по 500 евро на каждого артиста.

Но в интервью для ERR один из основателей театра Fine 5 Рене Ныммик особо не жалуется на создавшееся положение, он его спокойно анализирует, с упоением рассказывает о том, что есть такое современный танец и приглашает таллиннскую публику на спектакль «Мандала» 22 января в театре NO99. А потом труппу ждут фестивали, без творческого кислорода которых Fine 5, наверное, уже давно бы погиб. И нам в Эстонии, в очередной раз, было бы нечем гордиться.

В пресс-релизе к спектаклю «Мандала» говорится о том, что ваша труппа в основном выступает за пределами Эстонии. Почему так сложилось?

Да, где-то половина наших выступлений приходится на заграницу. Причина проста – финансы. Ведь чтобы показать спектакль здесь, надо арендовать театральный зал, самим заниматься рекламой, и внимание публики никогда не гарантировано. А когда мы приезжаем на фестиваль, там уже все готово – и шикарный зал, и тысячная аудитория, а дорогу нам чаще всего оплачивает Культууркапитал.

В конце 90-х мы были яростными энтузиастами – за свой счет арендовали автобус и катались по Эстонии, показывали свои работы в разных городах, мерзли в пути, еле зарабатывая спектаклями на ужин. Все за радость искусства. Но никакого отклика со стороны государства мы не получили. И именно из-за государственной политики современный танец в Эстонии почти не развивается, хотя в 90-е мы были впереди всех бывших стран СССР.

Какова же политика государства в данной области искусства?

Государство выделяет деньги на развитие современного танца двум агентствам - Teine Tants и STÜ. Кстати, Fine 5 входит в состав STÜ. Из-за личного вкуса, а, может быть, и интереса руководителей этих агентств в течение последних 10 лет современный танец в Эстонии отходит от танца в сторону перфоманса и словесного театра. Понимаете, артисты и постановщики практически не поддерживаются напрямую– да, мы можем подать заявку в Культууркапитал на создание какой-то постановки, но, во-первых, не факт, что деньги дадут, а, во-вторых, никто не выделяет средства на дальнейшее продвижение спектакля и регулярную работу с танцорами в студии. То есть артисты не имеют права голоса при распределении денег на регулярную деятельность.Очень несправедливая ситуация по сравнению с другими видам театрального искусства - в драмтеатрах творчеством занимаются творческие люди, а директора отвечают за хозяйственную часть.

Fine 5 чувствует ответственность за то, чтобы танец как медиум продолжал жить. Зерно танцевального искусства – это движение. Но уже столько всего сделано в этой области, что молодым танцорам и постановщикам сложно найти в себе силы и ресурсы, чтобы удивить публику. Это в 10 раз сложнее, чем в драматическом театре, – твоя физическая форма не должна отставать от интеллектуальной. Наша позиция может показаться старомодной молодежи, которая постоянно ищет новые средства для самовыражения, говоря, мол, просто движение - это скучно. А я утверждаю, что многие из них не развились в пластическом театре до хотя бы приличного уровня, чтобы вот так легко от него отказываться.

Вообще, интересный период сейчас в эстонском театре – минувшей осенью театр Von Krahl сделал танцевальный спектакль, в конце 2012 года Русский театр заявил о себе пластической постановкой «Можно я буду Моцартом?», VAT выпустил пластическую пантомиму «Файст», NO99 не отстает. Слово как будто девальвирует, актеры ищут другие средства выражения.

В статье SIRP «Keisri uued rõivad» Хейли Эйнасто говорит о том, что традиция упорного труда над своим телом и отточенности движений в современном пластическом театре начинает исчезать. В каком же направлении движется современный танец в Эстонии и Европе?

В Западной Европе представлены и отличная техника, и концептуализм. А вот у нас в Эстонии хотят сделать вид, что вся Европа движется в сторону исключительно перфомансов и сырых концепций. Но это не так. Например, совсем недавно наши коллеги были на фестивале в Финляндии, и можно смело заявить – в Северной Европе умеют танцевать так, что нам и не снилось.

В декабре вы ездили со спектаклем «Мандала» на 25-й Международный фестиваль современной хореографии (IFMC) в Витебске. IFMC стал первым и долгое время оставался единственным на постсоветской территории форумом современной хореографии. Вы там уже звезды. А что вы можете сказать о белорусском современном танце?

До конца 90-х годов Балтика и Эстония были впереди всех, но сейчас и в других пост-советских странах отличный уровень. Например, в Белоруссии есть великолепный театр современной хореографии «D.O.Z.SK.I». В этом году мы убедились, что у нас в Эстонии - спад, а вот они стремительно развиваются. Однако оригинальный подчерк еще, наверное, вырабатывается, пока встречается много копирования. Но там танец живет как ценность. И этот фестиваль – оазис для всех нас. Каждый раз представлено 25-30 стран, а зал на 1700 человек постоянно набит до отказа.

Для нас же фестиваль – это, прежде всего встречи и задушевные разговоры до утра. Когда фестиваль в Витебске только стартовал, там участвовали те, кто теперь стали мэтрами, мы каждый год с нетерпением ждали встречи друг с другом, нам было крайне интересно, кто и как развивался в течение года. Новое же поколение танцоров и хореографов пока не столь постоянно в своем развитии. В этом году председателем жюри международного конкурса на фестивале был впервые Владимир Васильев из Большого театра, а это, скорее всего, означает перемены. И как нам сейчас кажется, в сторону поддержки модерн-балета. А это может означать то, что фестиваль, к сожалению, утратит экспериментальное начало.

Однако совсем недавно мы открыли для себя фестиваль «На грани» в Екатеринбурге. Современный российский танец родом именно из этого региона – театр «Провинциальные танцы» из Екатеринбурга, балет Евгения Панфилова из Перми. И там все продолжает мощно развиваться. На этом фестивале есть потрясающая традиция: в 11-12 часов ночи, после каждого дня представлений, собирается круглый стол, где критики, артисты, студенты, философы обсуждают увиденное. Искренняя критика – это бесценно.

Когда мы показываем свои работы в Витебске, Екатеринбурге, Перми – мы, да и организаторы фестивалей тоже, в восторге от того, как публика реагирует на наши выступления. Концентрация такая, что кажется, будто никто в зале не хочет дышать.

Я слышала, вы считаете, что славяне более восприимчивы к вашим выступлениям? В чем это выражается?

У славян словно больше движения в жизни, они любят образное мышление и театральность. У нас в Эстонии более прагматичный мир, а там есть т.н. кухонная танцевальная интеллигенция. И даже те зрители, кто никогда не учился танцу, легче воспринимают этот вид искусства. Они изначально принимают то, что люди выражают себя через движение. А уже потом задают вопрос – а о чем это?

В нашей жизни меньше движения. У нас даже есть поговорка о том, что хороший ребенок – не тот, кто умеет танцевать, a тот, кто спокойно сидит на месте („Hea laps, kes tantsib, parem veel, kes paigal püsib“). Ведь и балет пришел сюда только после Второй мировой войны, когда в рамках общей идеологии открыли балетное училище. А сейчас все воспринимают балет, как естественную часть культуры. Интересно, а что было бы, если бы в конце 40-х у нас открыли школу современного танца?

Современный танец пришел в Эстонию лишь в 1992 году, когда собралась труппа Fine 5…

Да, и в 1994 году мы открыли первую у нас школу современного танца, в Доме учителя на Ратушной площади. Желающих учиться пришло 300 человек, мы приняли 100, детей, и взрослых. С тех пор мы больше набор не объявляли – желающие приходили сами. Но так как недавно мы потеряли свое помещение, то пока школа закрыта. В 1994 году в ныне Таллиннском университет вообще не было современного танца, его ввели в программу лишь в 2000 году, а как самостоятельное направление – только два года назад.

22 января на сцене театра NO99 вы покажите спектакль «Мандала», в центре которого суть бытия - процесс возникновения и исчезновения понятий. Почему появилась необходимость высказаться именно на эту тему?

Мандалы – это молитвы, которые люди воплощают в геометрических фигурах, а потом сами уничтожают. Геометрия исчезает, а идея остается. Всю свою творческую жизнь мы строили свою мандалу, строили, а потом она исчезла – мы опять оказались без дома, нас выгнали с того места, которое мы арендовали 15 лет. Мы восприняли это как оценку (или безразличие) нашему виду деятельности со стороны общественности.

Я видела ваш спектакль осенью, собираюсь прийти и через неделю. Как мне сейчас кажется, прийти ради последнего дуэта в исполнении вас и Тийны Оллеск. Это самое сильное впечатление от произведения искусства за последние годы. И как жаль, что из живого танца невозможно сделать экспонат в музее, чтобы ходить и любоваться им тогда, когда душе угодно…