Поговорим о балете «Золушка». Как вы работали над этой постановкой? Марина Кеслер задумывала это как модерн-балет, но музыка намного серьёзнее.

Должен признаться, что это уже вторая моя «Золушка» в театре «Эстония». И я никогда не видел так называемой классической постановки. Я не видел этот балет на сцене. Я могу себе представить то, что я читаю в партитуре про героев, и то, что они делают. А спектакль я никогда не видел, — возможно поэтому мне чуть легче. Марина очень талантлива, музыка придает ей определённый импульс для создания хореографии, и, возможно, поэтому я не чувствовал никакого противоречия.

Как вы считаете, эта постановка удалась? 

Я не такой большой знаток балета. Но насколько я понимаю, постановка удалась. Из постановок Марины я мало что видел. Она создала немало хороших танцев, спасших не одну нашу оперетту.

Как складывается работа дирижера, если вы должны отвечать не только за оркестр, но и за певцов и танцоров? Как вы всё это согласуете?

Существует большая разница — певцы это или танцоры. Когда я дирижирую оперой, то я являюсь художественным руководителем этого спектакля. Я руковожу и свожу всё воедино. А когда я дирижирую балетом, то я больше похож на официанта, когда одному нужно чуть более поджаренное, а другому — бифштекс с кровью, третьему — ещё как-то. В этом основная разница. В балете я отвечаю только за то, чтобы оркестр играл и чтобы танцоры могли танцевать.

Поговорим об опере.

Об этом, возможно, несколько легче говорить. В опере больше возможностей, но я видел очень мало таких постановщиков, вернее, я их видел, но работать с ними мне не приходилось... Помню, когда Покровский поставил когда-то «Хованщину», я понял, что превзойти это просто невозможно. Каждое движение актёра рассчитано, даже моргание глазами, всё делалось не просто так. После этого представления я понял, что от спектакля можно получить абсолютное потрясение. Я работал с Георгом Мальвеусом, он ставил у нас «Скрипач на крыше». Впечатление от этого спектакля было похожее. Но подобное случается очень редко. Какая-либо постановка может мне нравиться, мне могут нравиться какие-то идеи, которых я потом не вижу в спектакле. Когда я участвую в процессе, очень интересно слушать, что постановщик хочет сказать каким-то жестом или ещё чем-то, а потом интересно проверять, видит ли это обычный зритель.

В опере я точно знаю, что я должен делать, чтобы всё звучало, чтобы певцу было более-менее удобно. Я иногда слышу, что нужно певцу, может, где-то музыка должна быть чуть медленнее и т.д. Всё это гораздо легче.

Назовите оперы, которыми вы остались довольны.

Я очень люблю музыку, её для меня трудно испортить. Мне достаточно одной музыки.

Вы не хотите видеть спектакли?

А если ещё и постановка хорошая... Об этом можно мечтать, конечно. В принципе мне достаточно музыки, пения, звучания.

Вы — преподаватель. Можно выучить на дирижёра? Как человек становится дирижёром? Ведь это не только обучение.

Конечно. Это сложный вопрос, на который мы все ищем ответ. Дело в том, что в музыке это такое же ремесло, как и ремесло музыканта-исполнителя. Если человек музыкант и хочет играть на рояле, то он должен овладеть какой-то техникой. Одной музыкальности мало, надо иметь базу, а если человек не музыкант, то и техника не поможет. Я пытаюсь объяснить своим студентам, что могу научить их претворять в жизнь то, что они хотят, но я никого не могу научить хотеть чего-нибудь. В этом смысле дирижёр — как и писатель... Писатель пишет, когда он не может не писать, а не для того, чтобы просто взять и что-то написать. Если человек не хочет ничего выразить, то я не могу его ничему научить. Это факт.

Вы сами выбираете себе учеников или вам их дают?

Мне их дают, и я довольно быстро распознаю их. Случаются всякие сюрпризы. Бывает, ничего не получается, а потом вдруг человек раскрывается.

Кто-то из современных композиторов кажется вам гением?

Надо сказать, что их очень мало. Я очень консервативный человек. Я хочу, чтобы музыка оказывала на меня эмоциональное влияние, я не хочу разгадывать какие-то конструкции. Поэтому я всегда говорю, что боюсь композиторов, родившихся после 1900 года, за исключением Шостаковича, которого я ставлю отдельно. Всегда есть такое опасение, и всегда это большая радость, если кто-то из молодых композиторов напишет хорошо звучащую музыку, которая воздействовала бы эмоционально, как я хочу. Точно так же я отношусь и к постановкам. На своём веку мне пришлось их увидеть не так много. От балета я получил эмоциональное потрясение раз в жизни - от работы хореографа, даже не зная, кто он. Потом я узнал и понял, что это абсолютно нормальное явление. Но со мной раньше никогда не случалось, чтобы в душе что-то повернулось.

И кто же это был?

Иржи Килиан. Разумеется, мне нравится Баланчин и подобные вещи. Я могу сказать, что это красиво, но тот балет захватил меня... Точно так же, как в опере меня поразил Покровский, хотя я знаю, что он прекрасный постановщик. Главным постановщиком Большого не может быть человек, который не умеет ставить.

К счастью, в мире ещё так много хорошей музыки. Большое спасибо, что пришли побеседовать с нами.

Спасибо.

С Юри Альпертеном беседовала Елена Скульская