Если бы все слова и мысли, которые уже прозвучали, звучат сейчас и прозвучат еще на тему памятников, воздвигнутых в советское время, отлить в бронзу или высечь в камне, то мы могли бы воздвигнуть самый большой монумент в Эстонии. Я затрудняюсь сказать, чему можно было бы посвятить такой монумент. Возможно, нам очень нужен полый энергетический монумент, а может быть, апофеоз культуры ведения дебатов.

В контексте войны в Украине и предстоящих выборов в Рийгикогу обсуждение советских памятников, а в некоторых случаях даже быстрые и решительные действия без лишней шумихи, как, например, в волости Ныо, совершенно понятны и необходимы.

Новый министр государственного управления Рийна Солман отметила, что "сегодня у нас морально благоприятная почва, чтобы претворить в Эстонии в жизнь изменения, касающиеся неуместных топонимов или советских памятников". Однако эта "морально благоприятная почва" возникла уже в первую секунду после восстановления независимости Эстонии и существует уже более тридцати лет.

И все же нам пришлось дожидаться, пока Россия начнет вести себя так, как она привыкла себя вести, откладывая из года в год решение вопроса с называемыми "красными идолами" монументами и сомнительными надгробными табличками. Красные звезды, пятиконечные символы, танки, пушки и прочие подобные им символы все это время сохранялись, напоминали о прошлом, искажали и прославляли его.

К настоящему времени при Государственной канцелярии создана полусекретная комиссия по памятникам, которая призвала людей сообщать о советских памятниках для создания регистра. Таким образом, полного представления о том, сколько вообще таких памятников оккупационного периода существует в Эстонии, до сих пор нет, но оно появится, и тогда уже можно будет сделать интерактивный график, как во время коронакризиса: сверху столько-то памятников, к настоящему моменту столько-то снесено, и когда цифра достигнет нуля, то все в порядке, и проблему можно считать решенной.

Однако, как заявил министр иностранных дел Урмас Рейнсалу, совсем до нуля дойти не удастся, по крайней мере, в этом году. Если с небольшими надгробными табличками и памятниками более прогрессивные местные самоуправления справятся сами, то с таллиннским мемориалом в Маарьямяги и танком-памятником в Нарве, похоже, все пройдет не так гладко.

По словам вице-мэра Таллинна Владимира Света, Таллинн готов взять на себя расходы по проектированию и реконструкции мемориала на Маарьямяги. Свет написал в Eesti Päevaleht, что "в результате совместных усилий мы можем создать в Таллинне новое и качественное городское пространство, которое сохранит старое и ценное, но придаст ему новое дыхание и добавит прежним слоям истории новую, нейтральную и компетентную интерпретацию". Кстати, речь идет примерно о трех миллионах евро.

Это пример переосмысления памятников и попытки сделать так, чтобы и волки были сыты, и избиратели целы. Другого от столичного руководства нельзя было и ожидать. Нельзя было ожидать от них и ничего другого, кроме очередного предупреждения о том, что если повести себя слишком откровенно и смело с советским идеологическим наследием, то может наступить следующая "Бронзовая ночь".

"Эстонии не нужен новый монументальный конфликт, как было метко сказано в связи с "Бронзовым солдатом", - написал Свет, и эта угроза, замаскированная под предупреждение, будет повторяться раз за разом с целью вызвать страх. Давайте не будем делать того или иного, потому что иначе общество расколется и души оскорбленных до глубины души людей исцелятся только в том случае, если они смогут побить стекла роскошных магазинов и газетных киосков и украсть себе новую пару обуви и упаковку гигиенических прокладок.

Если постоянно испытывать страх, то в конце концов ничего сделать не получится. "Страх убивает разум", - написал Фрэнк Герберт в романе "Дюна".

Ситуация с нарвским танком, который стал одним из главных символов этой дилеммы с памятниками благодаря своему местоположению и роли в Ида-Вируской общине, очень похожа на ситуацию с мемориалом в Маарьямяги.

Мэр Нарвы Катри Райк сказала в интервью Eesti Päevaleht: "Я очень надеюсь, что те члены правительства, которые заявили, что они хоть завтра готовы их демонтировать, будут готовы приехать и поговорить с жителями Нарвы и что этот сигнал тогда будет таким же ясным, как и в эстонской прессе. Просто размахивание кулаками никуда не ведет, и я очень четко говорю "нет" войне с памятниками".

И в случае Таллинна, и в случае Нарвы дело не только в памятнике, а в разном видении у государственной и местной власти по поводу того, в какой Эстонии мы живем и должны жить дальше. Перефразируя мысль, прозвучавшую в телеспектакле "Võtmeküsimus" (Ключевой вопрос), можно сказать, что государство продвигает эстонскую идею и местные самоуправления продвигают эстонскую идею, но все равно кажется, что продвигаются разные идеи.

В случае с нарвским танком высказывались предложения перекрасить его в светло-фиолетовый цвет, повернуть пушкой на восток или даже завязать пушку в узел. Все это хорошо для дискуссий, но если мы будем бесконечно заниматься переосмыслением, это может стать привычкой, и когда настоящие танки с востока вторгнутся в нашу страну, то, возможно, мы начнем их тоже переосмысливать вместо уничтожения.

Ильмар Рааг высказал мнение, что, убрав красные памятники, мы не сотрем историю, но общественное пространство не должно навязывать сигналы, которых люди не могут избежать и, согласно консенсусу, нам неприятны. Этого короткого замечания могло бы быть достаточно для принятия решений как государством, так и местными самоуправлениями.

Но если расширить тему советских памятников на политическое и идеологическое монументальное искусство в целом, раз уж началось его обсуждение, то можно было бы кардинально изменить подход и перестать создавать посвященные чему-то государственные памятники как таковые. Да, я имею в виду, среди прочего, гигантскую голову Константина Пятса, которую планируют установить у Национальной оперы "Эстония".

Если, например, есть определенная сумма денег, на которую можно построить мемориал бывшему политику или футбольное поле живущим сейчас молодым людям, то следует выбрать футбольное поле, потому что именно этого хотел бы любой настоящий государственный деятель.