- Война в таком полномасштабном виде продолжается уже два года. Как бы вы описали нынешнюю ситуацию на фронте?

- В самом начале этой войны, или эскалации войны, многие считали, что Украина сразу потеряет Киев. Однако, на сегодняшний день Украине удалось оттеснить Россию с очень больших территорий, куда российские войска изначально смогли добраться. За последнее время серьезных изменений на фронте не произошло, и я не думаю, что правильно называть сложившуюся ситуацию патовой. Сейчас идет позиционная война, в которой обе стороны изматывают друг друга. Россия готова пойти на очень большие потери, чтобы хоть немного продвинуться вперед, и поэтому ситуация на фронте очень напряженная.

- Если мы посмотрим на карту, то, действительно, за год серьезных изменений не произошло. Можно ли говорить о том, что Россия смогла добиться успеха? Или тут скорее можно говорить об успехе Украины, которой удалось сохранить линию фронта?

- Украинские возможности по-прежнему уступают российским. Подсчитано, что Россия вложила в войну в три раза больше, чем, например, совокупная поддержка Запада. Так что в этом отношении Украина смогла добиться успеха, поскольку ей по-прежнему удается сдерживать российское наступление.

- В то же время в ходе этого наступления было уничтожено много российских солдат и техники.

- Очень много. И это один из уроков или сюрпризов этой войны. Если раньше мы считали, что у России есть какой-то предел потерь, то сейчас говорить об этом не приходится.

- Говорят, что в российской армии может быть от 70 000 до 100 000 погибших и еще несколько сотен тысяч раненых. Это правильная оценка?

- Говорят даже о потерях до 400 000 человек, включая раненых. Точно неизвестно. В любом случае Россия несет огромные потери: сотни тысяч убитых или раненых, которые никогда не смогут вернуться к нормальной жизни. Это очень много. За последний месяц Россия потеряла около 150 офицеров.

Потери украинцев примерно в три раза меньше. И это довольно большая проблема, поскольку для украинцев даже втрое меньшие потери гораздо болезненнее.

- За последнюю неделю сообщалось о сбитых самолетах, в том числе был сбит самолет дальнего радиолокационного обнаружения А-50. Можно ли говорить о том, что возможности российских ВВС начали снижаться?

- В случае с самолетами-разведчиками А-50 можно сказать, что это очень серьезная потеря. Но если говорить о многоцелевых самолетах, штурмовиках, то их у России еще довольно много.

- Во вторую годовщину войны Киев посетили несколько европейских лидеров, а также сенатор США Чак Шумер. На международных форумах постоянно говорят, что нам нужно помогать больше. Однако между этой реальной помощью и словами существует разрыв. Как вы думаете, насколько велик сейчас разрыв? Если пакет американской помощи застрянет, смогут ли европейцы и украинцы справиться самостоятельно?

- За два года было сказано очень много. Однако, надо признать, что и сделано было довольно много. Мы сделали гораздо больше, чем могли себе представить в декабре 2021 года. Это можно сказать обо всех западных странах. Но, конечно, больше сказано, чем сделано.

У Европы есть деньги, чтобы купить и передать Украине вооружение, в котором она нуждается. Но по разным причинам этого не делается, и с психологической точки зрения это можно понять. Поначалу мы тоже не стремились делать много, и я думаю, что сегодня эстонское государство могло бы внести больший вклад в поддержку Украины.

- Что еще мы могли бы сделать для Украины?

- Это принципиальный вопрос, насколько мы готовы взять ресурсы из других сфер жизни или даже из обороноспособности Эстонии и вложить их, несмотря ни на что, в обороноспособность Украины. На самом деле не стоит особо смотреть на то, что делают Франция или Германия. Нам просто нужно решить, в чем заключаются наши собственные ценности и будем ли мы помогать Украине или нет.

- Жителям Эстонии не нужно объяснять, почему это нужно делать, однако, возможно, в некоторых европейских странах нужно проводить больше разъяснительной работы. Недавно Европейский совет по международным отношениям опубликовал результаты опроса общественного мнения, и тогда выяснилось, что в 12 европейских странах вместе взятых только десятая часть населения верит в победу Украины. 20% считают, что победит Россия, а 37% считают, что результатом будет какой-нибудь компромисс. Около трети респондентов отметили, что нужно поддерживать Украину, чтобы она могла вернуть себе свои территории, а 40% респондентов считают, что больше внимания следует уделять переговорам. Какую работу политикам стоит проделать, чтобы люди осознали важность оказания помощи Украине?

- Сложно сказать. Я считаю, что людям следует показывать больше документальных кадров из Украины. Они зачастую до сих пор не понимают, что там происходит. Но опять же, при всем уважении, Италия, Португалия, Франция, Великобритания – это все очень далеко от них. Они не понимают боли украинцев. Но со временем политикам, вероятно, придется принимать решения, независимо от того, что думает их народ. Если мы позволим России победить сегодня, то она не остановится и пойдет дальше, в нашу сторону.

- Военные аналитики говорят о войне на истощение. Какие резервы имеются у Украины и западных союзников?

- В Европе достаточно резервов. Во время пандемии Covid-19 говорили о расходах в триллион евро. Сегодняшняя поддержка Украины даже близко не приближается к этой цифре. Нет никаких сомнений в том, что у западных стран есть достаточно резервов для оказания помощи Украине.

- А что насчет России? Как долго она сможет продержаться?

- Раньше мы надеялись на то, что российское население сломается, но сейчас можно наблюдать совершенно иную картину. Люди, которые раньше получали несколько сотен долларов в месяц, теперь с большим желанием подписывают контракты на участие в войне за 2000 евро или долларов в месяц. Лица, потерявшие работу из-за санкций, теперь задействованы в военной промышленности. Они также считают, что спасают мир от гнилой западной культуры и всего такого. Так что это работает.

Кроме того, из Северной Кореи сегодня поступает несколько тысяч вагонов или морских контейнеров с различными грузами. И если оттуда начнет поступать не только продукция, но и, например, средства для производства, то Россия сможет воевать довольно долго.

- Украина не проводила полномасштабную мобилизацию и до сих пор справлялась силами профессиональных военных и добровольцев. Если об этом все-таки будет объявлено, сможет ли Украина пополнить армию таким же мотивированным и квалифицированным персоналом?

- Конечно. Раньше Украина не брала на войну мужчин до 27 лет, кроме добровольцев, но теперь этот возрастной ценз хотят снизить до 25 лет. Если бы была проведена мобилизация и западные страны поддержали бы их обучением в большем объеме, чем сегодня, то я думаю, это, безусловно, было бы значительной силой.

Но одних лишь солдат недостаточно. Нужны вооруженные солдаты. Украине нужно оружие, способное преодолевать дальние расстояния – от 20 до 200 километров.

- Чему мы здесь, в Эстонии и в НАТО в целом, научились из этой войны и насколько мы изменили планы обороны?

- В НАТО в целом, безусловно, осознали, что ничего нельзя предотвратить одной лишь риторикой и что важную роль играют средства и возможности ведения обычной войны.

Для сдерживания России необходимы обычные вооружения, способные устранить угрозу. Два года назад мы все думали, что у России есть какой-то болевой порог. Повторяю, я не думаю, что сегодня нам имеет смысл измерять его или надеяться на него.

Любую угрозу, с которой столкнется ваша территория, вы должны суметь устранить в максимально быстрые сроки. Это означает, что нам необходимо развивать обычные, традиционные возможности — артиллерию, противовоздушную оборону, пехоту, противотанковые силы — с использованием современных технологий, и мы должны инвестировать в это. Чтобы у нас в Эстонии не пропадали отцы, мы должны инвестировать в это уже сегодня.

- Каков ваш прогноз относительно развития этой войны?

- Сложно сказать. Россия может продолжать продвигаться на сотни метров, местами на километр, неся при этом огромные потери. Если Украине будут выделены средства как на противовоздушную оборону, так и на дальнобойные системы – а я думаю, что это произойдет в первой половине этого года – то мы сможем увидеть некоторые изменения во второй половине этого года.