- Когда и как вы уехали из России?

- Это произошло 3 марта. Прошла неделю, которую мы не проводили без дела, мы выражали свои мысли и скорее, все-таки эмоции повсеместно, на наших страничках в соцсетях, в личных разговорах, и я ж давал интервью направо и налево, всем, кого, интересовало мнение в моем случае деятелей культуры о том, что происходит в Украине, в стране и, как следствие, в мире. Естественно, я давал ответы самые нелицеприятные, по еще мирной привычке. В мирное время эти ответы вряд ли привели бы к какой-то ответственности. Но спустя неделю мне стали раздаваться звонки с угрозами. Сначала очень вежливые, потом с угрозами, с требованием убрать все публикации, отказаться от своих слов, везде написать "Слава российской армии" в соцсетях и так далее. Чего я, естественно, делать не собирался, поскольку свое мнение я менять не собирался. Наверное, даже наоборот,  эмоционально все во мне требовало продолжения какой-то деятельности. По этой причине мы просто снялись после первого же звонка и уехали на автомобиле в сторону Нарвы.

- Просто снялись и уехали?

- Мне очень помогло, что мы ведем такую жизнь на колесах уже несколько десятков лет. Быстро собраться и уехать куда-то на гастроли - это, в принципе, вопрос получаса. Так получилось и здесь, с момента первого звонка и до момента нашего отъезда прошло 45 минут. После этого мы заехали в школу, забрали детей, и в детский сад забрали детей и все. Но это был, конечно, очень смешной груз: две футболки, двое трусов, какая-то книжка, все документы, ноутбук и акустическая гитара. 

- Это звучит, как сцена из кино или литературы...

Это и было, как в кино. Сейчас вспоминаю все это, как какой-то кинофильм. Потому что в принципе, я готовился к тому, что рано или поздно придется совершить такой шаг, но никто не ожидал, что это будет стремительно и в таких условиях. Конечно, я потом страдал, что взял это и не взял то. 

- Вы писали, вы говорили. Есть ли у вас ощущение, что известные  люди должны нести какое-то слово и это слово что-то значит? 

Ну я не могу сказать, что кто-то должен, но мне кажется, что люди публичные, по крайней мере, молчать не должны. Тем более в условиях, когда молчание приравнивается к одобрению того, что происходит. И я в силу каких-то своих собственных традиций, традиций своей группы, я начинал в панк-роке, яростном, бойком, молодежном в те годы, как-то бескомпромиссно пытался жить всю жизнь. И несмотря на то, что вошел в возраст уже гораздо более почтенный, но все равно как-то в русле того, что диктует нам наше представление о рок-музыке, о рок-н-ролле, об искусстве, о том, что мы должны всегда вставать на сторону угнетенных, бороться за правду, за мир во всем мире.

Потому что никогда в жизни рок-музыка не поддерживала никакой войны. Самый главный всплеск в рок-музыке пришелся на конец 60-х годов, когда была глобальная борьба с войной во Вьетнаме. Тогда были написаны лучшие в мире рок-песни, которые поются людьми до сих пор и сейчас поются на митингах во всем мире. Так что вот эта эмоция, эта основная мысль - она, по-моему, никуда не делась у тех людей, которые понимают, зачем они вообще взяли в руки гитары. 

- Но не у всех, ведь некоторые ваши коллеги поддерживают войну?

Поддерживают, кстати, очень немногие коллеги, действительно некоторые. Некоторые поддерживают активно и, если проследить их биографию творческую за последние годы, это они поддерживают неспроста. Они давным-давно слились с властью: ходят на чай к людям из властных структур, играют у них на дачах корпоративные концерты, ну и так далее и так далее. Есть масса путей, по которым происходит эта ассимиляция в прошлом свободолюбивых артистов и потенциальных, а теперь и непотенциальных угнетателей и манипуляторов.  

- А что сейчас происходит с музыкантами, которые выступают против войны?

Какая-то часть уехала, какая-то часть осталась в России, но продолжает уже подпольную такую квартирную какую-то такую не то, чтобы борьбу, а деятельность, направленную на поддержание таких же, как они, людей. Которые не смогли уехать, не смогли бросить семьи или по финансовым причинам. Большое количество причин на самом деле, или небольшое, но они часто весомые. А вот это молчаливое, молчаливое такое, я даже не знаю, стадо с гитарами в руках - вот это вызывает во мне не то чтобы даже печаль, а чувство глубокого раздражения и осознания того, что рок-музыка как жанр в Российской Федерации себя дискредитировала.  

- Вы общаетесь с теми, кто уехал? Среди них ведь много ваших друзей и единомышленников, Гребенщиков недавно приезжал. 

С Борей мы встречаемся персонально, вот уже два раза за эти полгода мы виделись: первый раз в Стокгольме, когда он приезжал с концертами, второй раз здесь в Таллинне буквально на днях. Мы радостно встречаемся, обнимаемся, а потом традиционно всю ночь, до утра обсуждаем все эти наши проблемы, наших общих друзей, что делать дальше, пытаемся найти причины событий, которые произошли как в обществе, так и вот эти изменения, которые произошли с артистами в течение этих лет.

- А что делать дальше, вы придумали?

Да, надо делать то, что мы делаем. Потому что у меня были первые мысли, что надо все прекращать, и сначала мы это сделали. В первый же день войны я объявил официально, что мы прекращаем все концерты на территории России. Мы для концертной деятельности не видели для себя возможности, не хотели участвовать в этой карусели развлечений. Но мы можем делать что-то очень важное для тех людей, которые нам верят и которые с нами все эти годы, я имею в виду нашу верную аудиторию. По счастью, она разделилась не кардинальным образом.

Я обратил внимание, что процентов, наверное, на 20, сократилось число наших подписчиков во всех соцсетях. Это значит, что эти люди отвернулись от меня ввиду моей политической позиции. Но остальные остались и очень много мне пишет людей: "Пожалуйста, продолжайте, вы нам очень нужны".

Пускай даже негромко, пускай без прямого упоминания военных действий и каких-то жестких характеристик происходящего. Вы нужны нам здесь, чтобы поддерживать нас в нашей пока еще тихой борьбе. Я надеюсь, что эта борьба пока еще тихая, что это будет зреть, будет как-то питать тот возможный всплеск, который все-таки, я надеюсь, произойдет, свергнут всю эту гадость с лица планеты. 

- Вы сейчас пишете музыку? 

Я музыку пишу. Я первые месяца два-полтора не мог вообще притронуться к музыкальным инструментам. Потом неожиданно рука сама потянулась и появилось большое количество песен.

- А война как-то влияет на эти песни? 

Знаете, она, конечно же, влияет, потому что интонация этих песен довольно печальная, но я могу сказать, что она не обреченная. Конечно, не может не влиять. Более того, я в каких-то вещах, которые мы выпускали в последние годы и в последнем нашем альбоме в том числе, я обнаруживаю абсолютно точные такие провозвестники того, что мы все испытываем сейчас. Потому что, конечно, мы все это чувствовали и в некоторых песнях прямым текстом это говорится. Но я никогда не думал, что наши песни сбудутся так скоро. А они вообще имеют свойство сбываться.   

- Перед тем, как приехать в Эстонию, вы провели несколько месяцев с семьей в Швеции, я знаю, что вы там активно помогали украинцам, как это было?

Ну мы не могли, конечно, же, остаться в стороне. Мы получили там творческую резиденцию в системе европейских творческих резиденций, где мы могли спокойно продолжать работать и где я как раз и начал писать все свои новые песни. Но при этом мы тут же нашли через знакомых место, где собираются украинские беженцы и где распределяется помощь для них, и просто стали туда ходить. В основном, моя жена, потому что по первости я сидел с детьми, пока у них еще не было школы. И она занималась самой обычной волонтерской работой: переводы, какая-то помощь материальная, то есть собрать продукты, найти велосипед для детей.

Такие самые бытовые обычные дела, чтобы помочь беженцам из Украины в Швеции обстроиться и чувствовать себя комфортно. А потом мы поняли, что можем делать нечто большее. К этому моменту у нас появилось огромное количество связей в шведской арт-тусовке. С нашими друзьями из Гетеборга мы организовали выставку работ, которые нам безвозмездно отдали художники, скульпторы, мастера керамики, делающие игрушки, ну совершенно любые такие вещи.

Это была очень красивая, хорошо построенная выставка, по результатам который был проведен аукцион, настоящий, с настоящей дамой из аукционного дома, с молотком. Большая часть этих работ была продана, некоторые за очень приличные суммы. Эту сумму мы принесли в центр помощи беженцам, и ребята именно на эти деньги буквально через неделю купили автомобиль скорой помощи, который еще через несколько дней уже укатил в Украину, а именно - в город Харьков.  

- Что это дало вам самим?

Когда у нас закончился период нашего пребывания в Швеции, шведские власти попросили нас все-таки вернуться в Эстонию, как страну, которая первая нас приняла, когда мы покидали Россию, чтобы по закону наши документы выправляли здесь. Чему мы не сопротивлялись, мы очень любим Эстонию!

Мы приехали сюда, но должны были улетать на самолете, и наш автомобиль остался там. И вот наши друзья из Украины, как раз руководительница гетеборгского центра помощи Украине, на днях привезли нам наш автомобиль. Когда мы его открыли, мы были потрясены, потому что он был битком забит продуктами, влажными салфетками, детской одеждой - в общем, такими вещами, которые собирали для нас теперь уже беженцы из Украины. Не только они, еще и шведские наши друзья тоже, каждый какой-то маленький пакетик вложил.

И это было потрясающе, потому что нам, представителям страны-агрессора, люди, которые сами пострадали максимально сильно, передают то, что они считают нужным, думая о нашем здоровье, о наших детях, Это было потрясающе, это был такой символический факт уже взаимовыручки. Но сы, конечно, делали это в частности и для себя. Нам необходимо было что-то делать, чтобы не чувствовать себя частью вот этого кошмарного российского военного инструмента. 

- Как вы чувствуете себя здесь, в Эстонии?

- Мы прекрасно себя чувствуем, мальчик уже ходит в школу, уже ходит на футбол. Мы очень много гуляем, очень много ходим в музеи. Здесь потрясающие музеи, огромное количество для развития подрастающего поколения. Все, что нам нужно, мы все находим. И Морской музей прекрасный, и Музей здоровья, и Музей природы. Всевозможные вещи, связанные с народными ремеслами, Музей игрушки. Ну большое количество вещей, которые открывает детям взгляд на мир гораздо шире, чем он был до этого.  Нам, конечно, и Швеция в этом очень помогла. Плюс изучение языков: теперь в нашем запасе есть не только русский и немножко английского. Есть русский, уже значительно больше английского, приличное количество шведского и теперь еще эстонский язык.