Алексей Уминский: самое плохое в христианстве – это христиане
Известный духовный наставник в России и за рубежом Алексей Уминский, пострадавший за свои антивоенные высказывания, в интервью передаче "Инсайт" рассказал, что происходит сегодня с Русской православной церковью и что с ней будет после войны.
– В одном из недавних интервью вы сказали, что верующий человек не может жить без церкви. А как верующему человеку жить, если церковь сама больна?
– Церковь – это живой организм. А живому организму свойственно болеть. Господь, который, эту церковь на земле создает, не создает ее из людей избранных и специально подобранных по какому-то определенному качеству: уму, таланту, образованию, происхождению и так далее. Мы часто встречаем такой образ, который апостол Павел употребляет, когда говорит о себе и о тех, кто является учениками Христовым. Он их называет таким странным словом "мусор". Мы бессильны, мы безумны, мы глупы, мы ни к чему не способны. Господь, несмотря на это, собирает всех воедино, потому что мы для него не мусор. Мы совершенно не способны по настоящему и до конца даже понять его, услышать его не то, чтобы полюбить до конца, но мы почему-то ему очень дороги. И Господь из нас созидает эту церковь и собою ее наполняет.
– Что сегодня происходит с Русской православной церковью?
– Церковь находится в таком болезненном состоянии. Этот кризис очень похож на умирание, потому что в момент кризиса в болезни человеку становится хуже всего. И ему надо этот кризис преодолеть, из него выйти. Если он его преодолеет, конечно, то он выздоровеет. После того, как он выздоравливает, он смотрит на мир немного другими глазами. Но это такой опасный момент, потому что это может состояться и тогда действительно что-то изменится, и болезнь оставит человека, а может так, что он и не выдержит.
– Каким образом церковь заболела?
– Мне однажды задали вопрос – что самое плохое в христианстве? Я, не задумываясь, ответил: самое плохое в христианстве – это христиане. Самое болезненное, самое ужасное, что есть в церкви, это мы. Потому что мы и несем в себе это ужасное непонимание Бога. Прикрываемся религиозными одеждами, оправдывая свои отвратительные поступки, ужасающие мысли, желания – заповедями Божьими, церковной историей или какими-то преданиями старцев. Мы подменяем собой то живое слово, которое Господь нам принес. Мы сами его искажаем, а искажая его, мы начинаем болеть, потому что мы не соответствуем этому свету, не соответствуем этой любви.
– Почему патриарх и руководители Русской православной церкви поддерживают агрессивную войну?
– К сожалению, я скажу такую вещь, которая не относится конкретно к Русской православной церкви. Сейчас относится, в этом вы правы. Но, в принципе, относится к любой церкви в течение истории. Вспомните просто Первую мировую войну. Была ли хоть одна церковь в каком-то государстве, которые принимали участие в этой жуткой, бессмысленной бойне между христианами, которая не поддерживали бы эту войну? Вспомним Вторую мировую войну. Была ли хоть одна церковь в Европе, которая не поддерживала бы Гитлера в лице своих иерархов? Была ли церковь в России, которая не поддерживала бы Сталина в его собственных движениях против своего собственного народа?
– Разве можно примерами из истории оправдать нынешние позиции?
– Я не оправдываю позицию ни в коем случае, этому нет оправдания. Я говорю о том, какой менталитет исторически несет в себе исторически сложившаяся структура, которая привыкла к историческим решениям, которые были продиктованы как церковная традиция. Все это воспринимается, как церковная традиция, которая встала на место Евангелия. Когда идеология патриотизма – своей святой земли, своих священных границ – становится на место Христа. Это происходит всегда и везде происходило. Что стало с Европой? Европа стала не религиозной. И в этом отношении Европа после Второй мировой войны освободила себя от влияния церковных структур и освободила церковь от своего собственного влияния на нее. И вера, и христианство стали глубо личным делом человека. Христиане наконец-то почувствовали себя свободными.
– Воинствующая позиция руководителя Русской православной церкви напугала если не всю Европу, то руководители соседних государств точно с опаской смотрят на то, что заявляют и что делают иерархи Русской православной церкви. С вашей точки зрения, насколько опасна Русская православная церковь?
– Сказать одним махом, что Русская православная церковь является угрозой, это просто, знаете, как коллективный миф такой. Это очень неправильно. Это тоже идеологема. Русская православная церковь - это именно церковь. А церковь не партия, в которую люди вступают и голосуют одинаково. Церковь не организация, в которой должен быть закреплен корпоративный дух. Церковь не армия, где все должны выполнять приказы, чтобы все ходили строем. Природа церкви иная, в ней все-таки есть живой Христос, несмотря на все эти безумства. Живой Христос, который будит человеческую совесть, свидетельствует через Евангелие. Поэтому я против таких обобщений.
– B России за антивоенную позицию можно получить тюремный срок. Священники, которые не согласны с позицией патриарха, могут лишиться сан. Вы сами тому пример. За рубежом светские власти считают Русскую православную церковь угрозой и поэтому прихожане воспринимают это, как гонения на церковь. Как прихожанам разобраться во всем этом?
– Я против таких широких журналистских обобщений. Давайте мы будем к словам относиться более корректно. Да, конечно, то, что вы сказали, существует. И священники сегодня, которые противятся этой лжи, клевете на Евангелие, конечно, находятся в тяжелейшем состоянии. Они начинают выступать громко, заявлять о своей антивоенной позиции и подвергаются репрессиям. Многие священники, их не большинство, но их много вынуждены молчать, внутри не соглашаясь с данной позицией (позицией патриарха – прим. ред.).
У каждого человека есть свои жизненные обстоятельства, и никто не может никого призывать к геройству. Но, тем не менее, это тоже церковь. Я, лишенный сана в Русской православной церкви, не лишен церкви. Она мне бесконечно дорога, я ее люблю. Я от церкви не ушел. Меня запретили какие-то церковные чиновники, лишив моего прихода, моих прихожан, лишив возможности жить на родине. Но они не лишили меня церкви. Если я сейчас нахожусь как священник в Константинопольскому патриархате, я не перестал быть в Русской православной церкви, потому что это моя внутренняя идентичность, в том числе религиозная. Я крестился в этой церкви, я венчался в этой церкви. В этой церкви отпевали, хоронили моих родителей. Какой-то дядя там, который пришел и выдает себя за церковь, никаким образом эту церковь у меня не отнимет.
– То есть смена патриархата ничего не значит?
– Абсолютно ничего не значит.
– Церковные структуры тоже могут легко сменить патриархат с Московского на Константинопольский?
– Церковная структура в данной ситуации вещь, которая подвержена определенному каноническому праву, которая сформировалась еще в Византии, – 1000 лет назад. Это каноническое право достаточно жесткая управленческая вещь. Тот, кто идет на нарушение канонического права, он тем самым подвергает себя опасности быть обвиненным в расколе. Эта вещь очень важная для сознания церковных людей. Выход из этого канонического поля ставит человека вне церковного общения. Понятно, что очень многие каноны устарели. Понятно, что с ними что-то надо делать. Но на сегодняшний момент – это непростая история, это непростая процедура, которая могла бы решаться просто по желанию каких-то отдельно взятых людей.
– Практически с начала войны в Украине началось обсуждение того, какой будет Россия после войны, после Путина. Однако я не видел обсуждений, что будет с Русской православной церковью после войны?
– Все мировые катастрофы сотрясают мир, такие сотрясения рушат старые конструкции. Например, в Западной Европе после Второй мировой войны христианская община, христианские церкви очень сильно поменялись. Второй Ватиканский собор. коренным образом реформировал католическую церковь. Эти вещи произошли именно потому, что Вторая мировая война потрясла церковь настолько, что из нее ушло огромное количество людей, которые не могли понять, как христиане и как церковь смогли это допустить. Церковь должна была поменяться. Думаю, что подобное сейчас может произойти и в России.
– С чего это может начаться?
– Уже началось.
– Каким образом?
– Мы внутри процесса, мы не смотрим на него со стороны, сверху или оглянувшись назад. Мы просто внутри процесса и результаты мы сейчас не увидим. Мы только знаем, что процесс начался.
– Как хотя бы верующему человеку не потерять себя в таких ужасных условиях?
– Именно в таких ужасных условиях верующий человек не имеет права терять себя. Потому что вера человека – это не вера в доброе и хорошее, это не вера в то, что у тебя все будет хорошо, если ты правильно поставишь свечку. Это не вера в то, что ты знаешь специальные молитвы, которые действуют и работают на тебя. Вера – это когда ты находишься внутри бури, рядом с тобой нет Бога, но ты знаешь, что он есть. Вера – это не когда тебе ветер дует в паруса, а когда ветер дует в лицо и не дает идти дальше. Вот что такое вера. Другой веры не бывает.
– У людей хватит сил понять это?
– Не могу сказать за всех людей, но надеюсь.
– А у вас есть такие силы?
– Не знаю, но по-другому просто не могу жить. Что мне надо – спрятаться, залечь на дно, уехать на необитаемый остров, закрыть глаза и уши? Или жить дальше с верой, с упование на Бога? Вера – это то, что является моей жизнью.
– Когда закончится война, вы верите, что вернетесь в Россию? Вы смените патриархат с Константинопольского на Московский?
– Я не меняю патриархат, то есть церковь. В сознании очень многих людей церковь равна государству. Потому что границы юрисдикции совпадают с границами государства. Но у церкви нет границ. Я хочу, чтобы люди тоже услышали, что член Русской православной церкви, он такой же член Константинопольской православной церкви. Член Болгарской церкви, он такой же член Грузинской церкви, член Сербской церкви, он такой же член Македонской церкви, хотя это не нравится ни тем, ни другим. Люди привыкли считать, что моя церковь – это моя церковь. Но церковь она не имеет границ, она не имеет государств. Это мы сделали из церкви государство. Это мы вместо Евангелия поставили каноны. Это мы так политически друг друга разделили, даже среди православных. Но у церкви нет границы, поэтому для меня нет проблемы быть священником любой церкви, потому что это одна церковь – единая святая соборная мировая церковь Христова. А что касается моего возвращения на родину – при первой же возможности.
Редактор: Елизавета Калугина
Источник: "Инсайт" (ETV+)