Об этом в интервью программе "Особый взгляд" на Радио 4 сказала премьер-министр и лидер Партии реформ Кая Каллас. Также она подвела итоги прошедших муниципальных выборов, рассказала о принципах составления госбюджета следующего года (в том числе о мерах, направленных на смягчение роста цен на электричество и топливо), а также прокомментировала отношение государства к непривитым в контексте введения новых ограничений и прошедшей 23 октября массовой акции протеста. 

- В субботу на площади Вабадузе прошла масштабная акция протеста. Там собралось, по некоторым оценкам, до 10 000 человек, протестующих против новых коронавирусных ограничений. Что бы вы сказали собравшимся?

- Во-первых, на самом деле там было 5000-6000 человек. 10 000 - это выдумка Марта и Мартина Хельме. Данные просто проверить. Однако людей действительно было много, их привозили автобусами из разных мест. Недовольство действительно существует. Люди устали от коронавируса, возникает фрустрация. К сожалению, имеется и политическая сила, которая пытается набрать политические очки на волне кризиса системы здравоохранения. По-моему, это неправильный подход.

Если мы посмотрим на те страны, которым удалось открыться после ограничений, то в них оппозиция во многом поддерживает правительство как при введении ограничений, так и в вопросах вакцинации. Наши ограничения всегда были достаточно мягкие. Мы смогли держать общество открытым. Конституционные свободы не абсолютны, их можно ограничивать в интересах защиты других людей и для предотвращения распространения инфекционных заболеваний. Мы старались вести себя очень разумно, но недовольство тем, что эта ситуация все никак не заканчивается, живет во всех нас.

- Многие не понимают, в чем смысл отказа от PCR-тестов, ведь тот, кто сдал тест, точно здоров, в отличие от привитого, но не прошедшего тестирование. И возникает ощущение, что людей просто принуждают вакцинироваться, и это не нравится многим. Как вы объясните, что это не принуждение?

- Сейчас у нас ситуация, когда в больницах 516 человек, из которых две трети не вакцинированы. Как сказал на прошлой неделе руководитель одной из больниц, у него в отделении интенсивной терапии более 94% пациентов с коронавирусом не вакцинированы. Если мы стараемся поддерживать общество открытым, то ясно, что проблема у нас в невакцинированных людях, которые болеют тяжело и попадают в больницу. В результате этого нужно ограничивать плановое лечение. То есть, например, если у человека болят суставы и ему нужно менять тазобедренный сустав, то все его операцию переносят, страдают пациенты. Все общество страдает из-за людей, которые не хотят себя защитить.

Да, вы можете сделать PCR-тест, он покажет, что вы здоровы, но он не защитит вас от этого вируса. Если вы с этим тестом отправитесь в общество, где кто-то из вакцинированных людей, возможно, в каком-то объеме все же разносит вирус, то негативный тест вас не защитит. То есть поскольку сейчас у нас проблема в том, что невакцинированные люди заболевают и создают нагрузку на больницы, то, значит, мы в первую очередь должны защитить невакцинированных людей от заболевания, а тем самым и больницы от перегрузки.

- У нас много говорилось, что проблема непривитых людей и интенсивного распространения заболевания особенно остро стоит среди русскоязычного населения. Однако в субботу на акции протеста, как отмечали многие побывавшие там, русская речь звучала не часто, русскоязычных плакатов не было. Как бы вы это прокомментировали?

- Я такого анализа на основании национальности провести не смогу. Определенная фрустрация в обществе присутствует. У нас есть регионы, где уровень вакцинации ниже. Например, Южная Эстония или Ида-Вирумаа. И, возможно, именно в Южной Эстонии очень распространены мифы о влиянии вакцин. Мы подготовили информационные материалы, которые опровергают эти мифы. Интересную историю рассказала мне премьер-министр Литвы по поводу очень распространенного мифа, что вакцина вызывает бесплодие. Тот же миф и даже в той же самой формулировке использовался в те времена, когда в Африке началась вакцинация против кори. Как мы видим, к бесплодию в Африке эта вакцинация не привела. Так что эти мифы нужно опровергать, чем мы и занимаемся.

Если мы говорим, что сейчас у нас в обществе есть 10-12% людей, которые являются убежденными противниками вакцинации, то это уже вопрос веры, их мнение мы изменить не сможем. Если мы говорим о сомневающихся, то их больше. Почему они сомневаются? Основная причина, которую называют люди, - "боюсь побочных эффектов", а причина номер два - "все равно эта вакцина не защищает". Что мы можем сделать, чтобы развеять их сомнения? Семейные врачи две недели будут проводить акцию по вакцинации, общаться с этими людьми и стараться их переубедить, что вообще-то бояться нужно самой болезни.

- Почему бы Эстонии по примеру некоторых стран не создать фонд для компенсаций возможных негативных последствий от вакцины?

- Во-первых, производитель вакцины несет ответственность за возникновение очень серьезных побочных эффектов, и с него можно взыскать ущерб. Конечно, это сложнее - требовать компенсацию с кого-то там, находящегося далеко, но это все же возможно и сейчас. Что касается фонда компенсаций ущерба от вакцин… Мы говорили об этом давно, и однажды министр социальных дел все же должен выйти с таким предложением: речь о фонде компенсаций для пациентов вообще. От всех врачебных ошибок. Чтобы у человека была уверенность, что если что-нибудь случится, то он получит компенсацию.

Что касается вакцин, то если мы сейчас говорим о том, что есть сомневающиеся, потому что боятся побочных эффектов, то, создав фонд компенсации побочных эффектов от вакцины, мы только подогреем их страхи. "Значит, есть там все же что-то серьезное, раз вы создаете этот фонд!" - скажут они. Серьезные побочные эффекты от вакцин не проявлялись так масштабно, чтобы за них нужно было платить компенсацию. Но в долгосрочной перспективе страховка пациента непременно должна возникнуть.

- Выступая на Vikerraadio некоторое время назад, вы высказали довольно радикальную мысль о том, что поддерживаете введение дополнительных ограничительных мер для непривитых. Например: при проведении планового лечения в очереди на операцию невакцинированные пациенты могли бы оказаться в рядах последних. Однако дальше эта мысль развития не получила. Сегодня вы уже готовы отказаться от своих слов?

- Нет, в той передаче на Vikerraadio я зачитала все то, что нам предлагалось сделать. Если раньше, например, весной, нас упрекали в том, что мы не говорим, из чего мы выбираем, какие предложения вообще лежат у нас на столе, то вот -я зачитала все то, чем мы располагаем.

Что касается ограничения планового лечения. Во-первых, при ограничениях людям начнут говорить: у вас была запланирована операция, сейчас мы ее вам сделать не можем, потому что ваша жизнь от нее не зависит. Было бы логично, чтобы такие извещения в первую очередь получали те, кто не вакцинирован, потому что именно из-за них ограничено плановое лечение, из-за них люди не попадают к врачу. Логично было бы, чтобы они подождали, пока до них дойдет очередь. И, насколько мне известно, в больницах все же об этом подумывают, потому что они все же могут выбирать, кому они сделают операцию в первую очередь, а кому - нет.

- Накануне вы выступили в парламенте с политическим заявлением о ситуации с коронавирусом в стране. В числе прочего это стало ответом на критику оппозиции по поводу того, что правительство слишком долго тянуло с введением новых ограничительных мер. Создавалось ощущение, что просто не хотели принимать решения перед муниципальными выборами, потому что это негативно сказалось бы на рейтинге правящих партий. Что вы на это ответите?

- Я отвечу, что правительство не может принимать решения, руководствуясь внутренним голосом. Хотя внутренний голос уже неделей ранее говорил мне, что нам придется сделать эти шаги, но в тот момент ученый совет этого не поддерживал. И если бы мы тогда приняли эти решения, я бы точно так же была вызвана на ковер в парламент, чтобы услышать вопрос: на основании чего вы приняли эти решения, если ученые вам ничего подобного не советовали? Так что, когда эти рекомендации появились, тогда мы и начали действовать на их основании.

Я хотела бы еще подчеркнуть, что правительство все-таки действует очень быстро. Возьмем, к примеру, бустерные дозы. 4 октября европейский департамент лекарственных средств принял решение, что бустерные дозы необходимо вводить лицам старше 65 лет, если с момента вакцинации прошло более полугода. 6 октября эстонская комиссия по иммунопрофилактике приняла соответствующее решение, а 7 октября свое решение приняло и правительство. Никак нельзя сказать, что мы тянули с принятием решений.

Когда выяснилось, что в домах социального попечения иммунитет, полученный при вакцинации, падает и нужно быстро делать бустерные дозы, мы решили дополнительно мотивировать эти заведения. Так что мы постоянно действовали, и так быстро, как это было необходимо. С другой стороны, у нас в парламенте постоянно говорят, что они хотели бы обсуждать все принимаемые решения. Когда я обнародовала все те решения, которые эксперты нам предлагали, прошло ли в парламенте обсуждение? Я не слышала, чтобы такая дискуссия имела место. В понедельник я была в комиссии по социальным делам, обсуждение состоялось и в большом зале, но по моей инициативе. А вариантов, которые можно было бы обсудить, более чем достаточно.

- Возможен ли у нас такой же жесткий сценарий, как в Латвии, когда в стране будет объявлен локдаун?

- Проблемой нынешнего кризиса было то, что большинство должно было ограничивать себя, чтобы защитить меньшинство. Во время первой волны мы это сделали, можно сказать, охотно. Я помню, как люди на светофоре стояли на расстоянии двух метров друг от друга в масках, когда еще и правила-то такого не было. Во время второй волны большинство тоже было готово к сотрудничеству ради защиты меньшинства. Третья волна другая. Большинство защитило себя и общество путем вакцинации. Она у нас не ограничена. У всех есть доступ к вакцинам. И у вакцинированного большинства все чаще возникает вопрос: а почему опять ограничивают меня? Почему я должен отказываться от привычной жизни?

И поэтому все больше сопротивления возникает у тех, кто вел себя ответственно, и все труднее склонить их к сотрудничеству теперь. В Европейском Совете на прошлой неделе я говорила с другими премьер-министрами, и они сказали, что ни одно общество не переживет полного закрытия. Я не буду утверждать, что мы не введем дополнительных ограничений, если нам нужно будет защищать больницы, если показатели продолжат ухудшаться, но мне бы хотелось держать общество по возможности открытым, чтобы в нем не пропала готовность к сотрудничеству.

- То есть если будут вводиться новые ограничительные меры, то опять-таки только для невакцинированных?

- Да, например, обсуждаются ограничения для молодежи. Когда мы говорили об этом в августе, у молодежи еще не было возможности полностью вакцинироваться, поэтому и вводить требование проверять COVID-cправки для лиц в возрасте до 18 не стали. Сейчас у нас, к примеру, в группе 16-17-летних показатели вакцинации выше, чем среди лиц в возрасте от 18 до 29 лет. Так что ограничения на развлекательную деятельность можно вводить и для них. А также и для более младших возрастных групп, у которых есть возможность вакцинироваться.

Обсуждается вопрос, не оставить ли подросткам возможность сдавать тест для участия в организованной деятельности, чтобы не создавать раскола. Если мы говорим, что сегодня очаги заражения возникают в школах, оттуда распространяются в семьи, на старших членов семьи, которые попадают в больницы, то это информация для размышления. Хотелось бы и дальше придерживаться этого принципа. Однако сможем ли мы придерживаться его до конца, если сегодня в больницах у нас более 500 пациентов. Когда эта цифра достигнет 600, то ситуация станет крайне серьезной и, возможно, потребуются дополнительные шаги.

Я хочу обратиться к людям: пожалуйста, соблюдайте введенные меры предосторожности, работайте дома, если есть такая возможность, носите маску в местах большого скопления народа, даже если вы вакцинированы. Это настоятельно рекомендуется, так как позволяет прервать цепочки заражения.

- На прошедших выборах в Таллинне вы показали неплохой результат, однако к участию в коалиционных переговорах вас не пригласили. Насколько реформисты довольны таким итогом?

- Никто не хочет быть в оппозиции. Конечно, мы хотели бы получить приглашение на танец. С другой стороны, я отлично понимаю Центристскую партию. Если у них не хватает всего пары мест, то нет смысла делать коалицию с крупной силой. Достаточно найти себе небольшого партнера, который заполнит этот пробел. Все логично. Особенно с учетом того, что лидер таллиннских социал-демократов - сам бывший центрист, работал в управе и их сотрудничество с Кылвартом, очевидно, было успешным.

Я уверена, что, если мы говорим о Таллинне, то главный посыл прошедших муниципальных выборов состоит в том, что Центристская партия не получила единоличную власть и должна формировать коалицию. Но если мы говорим о нашем результате, то по всей стране мы набрали на 2,2% голосов меньше, чем в прошлый раз, в 2017 году. Однако я опасалась того, что на фоне кризиса, во время которого политическую ответственность несет именно Партия реформ, этот спад будет еще заметнее. Ведь на муниципальных выборах все эти настроения всегда проявляются. Так что с учетом этого все прошло еще хорошо.

- А что касается Нарвы: почему создается ощущение, что там Партия реформ вообще не присутствует?

- Если вы помните, весной я была в Нарве и вернулась очень довольная тем, что мы сформируем свой избирательный список, с которым пойдем на выборы. Я рассказала об этом. А потом все развалилось, просто потому, что в Нарве вообще все по-другому. Однако наши люди успешно сотрудничали с Катри Райк в рамках ее списка. Надеюсь, что представительство Партии реформ в Нарве будет только расти.

- А как вы относитесь к тем, кто баллотируется в списках избирательных союзов и даже других партий, ведь многие такой подход не приемлют и даже исключают за это из своих рядов?

- Если у партии имеется свой список, при этом члены партии решают выступить против этого списка в рамках какого-либо избирательного союза, то это в нашей партии считается нарушением устава, и такие люди действительно исключались из партии. Но если у партии нет своего списка и нет других возможностей, то наши люди участвовали в избирательных союзах.

Конечно, избирательные союзы - это своего рода маскировка. Бывали случаи, когда политические партии предпочитали маскироваться в рамках избирательного союза, чтобы получить более высокий рейтинг, чем то, на что их партия могла бы рассчитывать. Но люди ведь все знают, кто есть кто, и на местных выборах голосуют в основном за конкретных людей.

- На эти выборах рекордное количество избирателей проголосовало через интернет - 275 000 человек. Вряд ли в будущем стоит ожидать сильного прироста голосующих электронным путем, если ничего не изменится в технологическом плане. Например, у нас нельзя голосовать с помощью Smart-ID, но можно с Mobiil-ID, хотя первым пользуются 580 000, а вторым только 225 000 человек. Почему так?

- Да, полностью согласна. Страница выборов отстает от времени, и про Smart-ID вы упомянули совершенно верно, и мобильные выборы могли бы быть осуществимы. Я знаю, что Андрес Сутт (министр предпринимательства и инфотехнологий - прим. ред.) взял это под свой контроль, и надеюсь, что к следующим выборам все эти решения будут претворены в жизнь. В государственном бюджете мы запланировали очень заметные суммы на развитие цифровых решений, в общей сложности примерно 40 миллионов. Так что, будем надеяться, все эти вещи будут осуществлены.

- Предсказывали, что на этих выборах будет низкая явка, хотя в итоге она оказалась даже чуть выше, чем четыре года назад. Некоторые обозреватели считают, что народ активнее будет ходить на выборы, если появится графа "Против всех", потому что тогда голосовали бы и те, кто не находит для себя подходящую партию, но хочет выразить свою гражданскую позицию. Как вы к такой идее относитесь?

- Конечно, на муниципальных выборах очень часто демонстрируется подобный настрой. Примерно одна треть населения всегда настроена против. Моисей Наим в своей книге "Конец власти" пишет, что все более мелкие группы берут в заложники крупные процессы, потому что они всегда против чего-то, они никогда не за что-то, они громкоголосые и заметные и могут таким образом выражать свой протест. На этих выборах фон был такой: у нас кризис, у нас коронавирус, от которого все устали, у нас цены на энергию ползут вверх. Все это беспокоит людей, а на кого можно излить свое беспокойство? На правительство.

- Сейчас все живут в страхе, что если зима окажется холодной, то счета окажутся непомерно большими для многих жителей нашей страны. Что государство может сделать для того, чтобы смягчить для населения рост цен на электроэнергию и топливо?

- Мы знаем об этом проблеме. Что мы сделали? Первое - решили отменить запланированное на весну будущего года повышение акцизов, которое бы в четыре раза увеличило акциз на электричество, акциз на топливо. От этого повышения мы отказались. Во-вторых, у нас еще идут переговоры о том, как помочь людям, которые пострадают больше всех. Мы пришли к соглашению по поводу двух инструментов помощи.

Во-первых, целевая помощь, которая поможет 72 000 малообеспеченных семей, по которым повышение цен на электроэнергию ударит больнее всего. Во-вторых, мы временно наполовину понизим плату за обслуживание сетей, поскольку эта та сфера, которую государство может контролировать. Цена на электричество формируется на бирже.

В долгосрочной перспективе выход заключается в производстве большего количества возобновляемой энергии. Чтобы мы не зависели от газа. Эстония, к счастью, от газа не зависит. Мощности по производству возобновляемой энергии летом принесли нам электричество по нулевой цене, хотя об этом не было заголовков, никто об этом не кричал. Конечно, на бирже цена колеблется. А источники дешевой энергии - это источники возобновляемой энергии, и ввод их в использование необходимо ускорять.

- Отложив повышение акцизов, государство отказывается и от части доходов, которые могли бы поступить в казну. Дефицит госбюджета, который всегда так не нравился реформистам, в следующем году сократится, но все же довольно большой - около 600 млн евро. Когда представляется возможным достичь сбалансированности бюджета?

- Мы приложили большие усилия к тому, чтобы уменьшить дефицит бюджета. Если в прошлом году он составлял 1,3 миллиарда евро, то сейчас в государственном бюджете объем доходов составляет 13,13 миллиарда евро, а объем расходов - 13,64 миллиарда евро. То есть мы сумели уменьшить дефицит до 300 миллионов. Доходы вырастут на 17%, а расходы так заметно расти не будут.

Проблема в стартовой позиции. Как я сказала, эта дыра была очень большой. В последние пять лет расходы государства выросли на 50%, по данным Департамента статистики. Но темп роста доходов за этим не поспевал. Мы должны двигаться в сторону сбалансированного бюджета в подходящем для общества темпе. Когда мы вышли весной с бюджетной стратегией, она вызвала много недовольства. Мы стараемся находить места для экономии, в ходе государственной реформы мы выявляем те места, где усилия дублируются. Общество от этого ничего не потеряет, а чиновников потребуется меньше.

Мы вышли с предложением о том, как реорганизовать финансирование Департамента конкуренции, чтобы по аналогии с Финансовой инспекцией его содержали участники рынка, а не только налогоплательщики. Такие шаги по улучшению ситуации можно предпринять еще. Все это делается во имя того, чтобы налоговое бремя не росло, а мы могли успешно поддерживать на плаву наше государство.

- Вам нравится эстонское кино?

- Да.

- Понимаю, неожиданный вопрос. Просто вспомнилось письмо 60 режиссеров в адрес правительства, которое они озаглавили "Конец эстонского кино". В нем они описывают, чем может обернуться недофинансирование киноиндустрии. Раньше на создание кино выделяли семь миллионов евро в год, в будущем планируют давать только три миллиона.

- Но это письмо появилось еще до составления государственного бюджета. После этого они публиковали уже очень оптимистичные письма, поскольку мы нашли для них эти средства.

- Будучи в оппозиции, реформисты яростно критиковали распределение так называемых "крышевых денег". Почему сейчас, когда вы оказались в правительстве, не отказываетесь от этих региональных инвестиций?

- По-моему, эти "крышевые деньги" получают слишком много внимания. Это одна двухтысячная государственного бюджета. На ремонт Национальной библиотеки пойдет в восемь раз больше средств, чем на эти региональные инвестиции. На ремонт зданий общественно-правового телерадиовещания пойдет в три раза больше средств.

Государственный бюджет принимается в парламенте, члены парламента хотят распределять эти региональные инвестиции. Важно то, чтобы это делалось прозрачно, понятно, на основании четких правил, и чтобы коалиция не имела преимуществ перед оппозицией. Должно быть ясно, как это происходит. Чтобы не было так, что кто-то, являясь чьим-то другом, основывает новое некоммерческое объединение, которое получает эти деньги. Это должны быть именно региональные инвестиции.

- Вы хотите сказать, что просто сделаете эту систему прозрачнее и лучше?

- Нет, не так. Я говорю, что мы против, и посмотрим, как будет вести себя фракция Партии реформ. Есть предложения, как эти деньги должны направляться именно на региональные инвестиции, поскольку в регионах тоже есть потребности в ремонте и так далее. Однако государственный бюджет должен получить поддержку парламента. Если члены Рийгикогу решат, что деньги на региональные инвестиции все же нужны, то важно, чтобы они выделялись на понятных основаниях и чтобы не было различий между депутатами от коалиции и оппозиции.

- Как вам кажется, трудные предстоят споры по проекту госбюджета следующего года? Депутаты опять будут ночевать в зале Рийгикогу?

- Мне кажется, судя по первому чтению, что в этом году все пройдет более разумно.