Один мой хороший коллега когда-то написал мне: "Старшему поколению не стоит высказываться на темы рождаемости – их просто не воспринимают всерьез". Возможно, он был прав. Но выбора нет: проблема сокращения населения – это экзистенциальный вопрос для будущего. Его нельзя замалчивать или отодвигать на задний план.

В то же время, не стоит и недооценивать мнение тех, кто уже прошел значительную часть жизненного пути. Они знают, что в жизни действительно важно, потому что испытали многое на собственном опыте.

Я часто задумываюсь: почему молодые женщины и мужчины почти не пишут о необходимости повышения рождаемости? Или, если и высказываются, то скорее в том духе, что об этом вообще не стоит говорить. Если копнуть глубже, то тут, по всей видимости, снова всплывает вечный конфликт поколений: старшее поколение не понимает, почему молодежь поступает и мыслит иначе, чем они в свое время.

Так было всегда и, вероятно, так будет и дальше. Все исследования показывают, что система ценностей людей изменилась. Брак и дети больше не ценятся так, как это было 30–40 лет назад. Это научно подтвержденные факты.

Я бы добавил сюда еще одну мысль. Мне кажется, молодое поколение в первую очередь думает: "что будет со мной?", тогда как старшие – чаще: "что будет с нами?"

С возрастом человек начинает шире смотреть на жизнь. После 50, а тем более после 60 лет у людей уже есть понимание того, куда они пришли и чего добились. Именно поэтому появляется больше поводов задуматься не только о личном, но и о будущем общества в целом.

Теперь, вероятно, многие возразят мне: "А как же молодежь, которая переживает, например, из-за глобального потепления?" Здесь возразить действительно нетрудно. Мне кажется, для многих молодых людей это просто способ быть в тренде. Если бы это была настоящая, глубокая тревога, поддержка "зеленых" партий не оставалась бы ниже избирательного порога. А на местных выборах в Тарту, где живет много молодежи, от "зеленых" баллотировалось бы не шесть человек, а, скажем, шестьдесят. Мир и политику мы можем изменить через реальную политику и участие в демократических процессах, а не через социальные сети.

Но вернемся к демографии. Что особенно любопытно – несмотря на серьезность вопроса, низкая рождаемость вообще не поднимается в контексте местных выборов. Об этом почти не говорят. Для кого мы строим за пределами Харьюмаа (Таллинн и окрестности) все эти красивые детские сады и школы? Для кого мы содержим дорогостоящую школьную инфраструктуру, если число (маленьких) детей резко падает и будет продолжать падать?

Снижение численности населения – это экзистенциальная проблема, и ее решение определенно не ограничивается постановкой вопроса на уровне местного самоуправления. На самом деле требуется партийное согласие для серьезной работы над этой темой. Почему это экзистенциальная проблема?

Говоря о сокращении населения Эстонии, обычно выделяют два аспекта.

Во-первых, в преамбуле нашей Конституции записано требование обеспечить сохранение эстонской нации, языка и культуры сквозь века. Этот аргумент часто используется в риторике консервативных партий, и с ним трудно спорить, ведь Конституцию никто не изменял.

Второй важный аспект – экономическая стабильность и устойчивость социальной системы. Этот вопрос активно обсуждают не только консервативные, но и более либеральные политические силы. Все прекрасно понимают: чтобы государство могло предоставлять общественные услуги – бесплатное образование, здравоохранение, безопасность – нужны налогоплательщики, которые своим налогами поддерживают всю систему. По сути, государственный сектор занимается перераспределением созданных в частном секторе ценностей.

Государство собирает налоги, а потом возвращает деньги обратно в экономику через выплаты пособий и государственные расходы. Конечно, государственный сектор сам создает добавленную стоимость, обеспечивая образование, здравоохранение и безопасность, но с финансовой точки зрения перераспределяемые ресурсы поступают из частного сектора.

Особенно важный экономический аспект – пенсии. Много говорят о том, что дети нужны, чтобы в будущем поддерживать своих пожилых родителей. Часто это понимают неправильно, предполагая, что дети буквально будут оплачивать счета родителей.

С точки зрения экономистов это означает следующее: пенсии (первая пенсионная ступень) нынешних пенсионеров финансируются за счет социальных взносов их детей, которые сейчас платят налоги. Возникает логичный вопрос: откуда возьмутся пенсии для нынешних тридцатилетних, если в будущем не будет налогоплательщиков?

Могут ли сбережения в накопительных пенсионных фондах (во второй и третьей ступенях) решить эту проблему? Учитывая прогнозируемую долгосрочную инфляцию на уровне 3–4%, такие накопления не выглядят экономически оправданным решением.

Почему я считаю, что мы вступили в эпоху высокой инфляции? Если посмотреть на долговую нагрузку европейских стран, становится очевидно, что в будущем практически не останется другого варианта, кроме как финансировать высокий долг через программы выкупа активов (читай: через печатание денег). Или кто-то всерьез верит, что Франция и Италия захотят и смогут сбалансировать свои бюджеты?

Для Эстонии также необходимы процессы конвергенции доходов и цен, что подразумевает более высокий, чем обычно, уровень инфляции. В любом случае, разные пенсионные ступени в будущем не гарантируют тех доходов, которые мы ожидаем. Но, конечно, никто не запретит добровольное накопление на старость – это понятно.

Одним из предлагаемых решений проблемы нехватки налогоплательщиков является миграция и привлечение иностранной рабочей силы. Однако наш ближайший сосед уже сталкивается с последствиями масштабной иммиграции: в некоторые районы столицы полиция опасается заходить, обсуждается возможность привлечения армии. Поднимается вопрос о снижении возраста уголовной ответственности, тюрьмы переполнены, часть осужденных направляют отбывать наказание в Тарту. Это – суровая реальность мягкой миграционной политики. Теоретически такой подход возможен, но он идет вразрез с целями, закрепленными в нашей Конституции.

Теперь немного о третьей проблеме, которую, к сожалению, миграцией не решить. В качестве причин низкой рождаемости мы часто называем глобальные проблемы – например, вопросы безопасности и угрозу войны – но связываем это с демографией с неправильной стороны.

Начну с того, что в прошлом году в Эстонии родилось 9690 детей, из них 4900 – мальчики. Именно этих мальчиков мы теоретически сможем призвать в армию через 19–20 лет. Эта цифра относительно окончательная, поскольку даже если в страну приедут дети мигрантов того же возраста, к тому времени у них может не быть эстонского гражданства.

Из 4900 мальчиков, родившихся в этом году, к службе в армии, исходя из текущей практики, будут годны около 40%. Это примерно 1960 человек. При этом можно предположить, что в будущем доля годных к службе будет только снижаться. Таким образом, численность потенциальных призывников продолжит уменьшаться. Кроме того, уже за первые восемь месяцев текущего года родилось на 537 детей меньше по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Если эта тенденция сохранится, к концу года общее число новорожденных может опуститься ниже 9000. Потребность армии в ежегодном призыве составляет около 4000 человек. Даже с учетом призыва девушек, количество потенциальных новобранцев в будущем все равно будет недостаточным.

Кому же мы тогда покупаем все эти оружейные системы и патроны? Кто будет нас защищать? Как мы сохраним независимое государство, если не будет мужчин и женщин, которых можно будет отправить на фронт в случае нападения врага?

Эти вопросы тревожат меня гораздо больше, чем будущая пенсия. Почему я вообще переживаю о том, что будет через 20, 30 или 40 лет? Я просто хочу, чтобы мои внуки могли растить своих детей в свободной Эстонии. Думаю, это не слишком много?