В масштабе Вселенной

В одном из предпремьерных интервью Анатолий Ледуховский, говоря о легендарном спектакле Петра Наумовича Фоменко, который идет на крохотной сцене старого здания мастерской, сделал важное предупреждение для зрителей своего спектакля: "У Петра Наумовича вообще не было инсценировки, он делал спектакль прямо по повести Бориса Вахтина. А мне думается, что эта вещь словно создана для больших сцен и больших залов. Это не очень сложно. Но и не очень просто. Достаточно доступно, но при этом многослойно. С юмором и с каким-то народным колоритом. А дальше приходится думать о том, чтобы не скатиться в пошлость…"

Для большой сцены инсценировку сделал, очевидно, сам режиссер, выбирая из повести те линии и мотивы, которые оказались ему наиболее важными и близкими. Задача перед ним стояла очень сложная. Нужно было и сохранить поэзию вахтинского текста, и поймать его интонацию, и передать особый образный строй повести, в которой органически соединены в единую историю война и мир, подлинная жизнь, фантазия, сны, в которой Река, Земля, Деревня и люди этой деревни важны одинаково, где колодец с журавлем хранит тайну, а огородное Пугало философствует и раздает жизненные советы, где живет древний Дед, который видел еще Наполеона…

"…Эта правда незамысловатая какая-то, даже ерундовая, в сущности, плевая, но, однако, главная, потому что течет река, зеленеет земля весной, неторопливо идут дожди над полями, неторопливо идут люди на поля, неторопливо идут годы сквозь деревню как странники, что брели когда-то через деревню на поклонение святым местам, не находя здесь, чему поклониться" – сделать такой текст удобным для произнесения актеру и для восприятия зрителем, не потеряв его глубины и поэтичности, задача трудности неимоверной. Повесть-притча Бориса Вахтина рассказывает вроде простую историю – жили-были в Деревне девушка Полина и юноша Михеев, она его любила, но замуж не хотела, а он ее любил так, что прямо сердце останавливалось. Потом она забеременела, и пришлось ей замуж идти, а потом началась война, и Михеев ушел на войну, и погиб, а Полина родила двойню и стала растить сыновей, и работать, и дом содержать, и было ей трудно, как всей стране тогда. Но Михеев и после смерти своей физической Полину не оставил, и велел ей найти в дом человека, чтобы полегче было мальчишек растить. Деревенское начальство определило ей в работники работящего пленного немца Франца, хоть это закон и нарушало, но всем от этого нарушения стало полегче. А потом Полина родила от этого Франца близняшек-дочерей, и стали они детей растить. А немец Франц, заразясь деревенской склонностью к философии и размышлениям, все старался понять, как это нарушение порядка может стать благом.

Три акцента

Я не зря пишу Деревня, Девушка, Юноша с большой буквы – у Вахтина это собирательные образы жизненных основ – мира, дома, мужчины, женщины, семьи и родины. Для инсценировщика и режиссера текст этот задает много загадок, и одна из главных – выбор тем и линий повествования для переноса на сцену.

История любви и жизни Деревни и главных героев повести Михеева и Полины Анатолий Ледуховский уложил в три действия – до войны, во время войны и после войны. (Замечу в скобках, что третий, послевоенный, акт все равно начинается с военного эпизода допроса солдата Куропаткина, который выглядит как вставной номер, также вставным номером выглядит и сцена с частушками). И к каждому действию есть своя рисованная заставка и свое название.

Дивная рисованная корова, она же карта мира, идет с оригинальным названием "Одна абсолютно счастливая деревня", вторая заставка – белый танк, словно нарисованный мелом, и изрыгающий огонь, идет под названием "Счастливая деревня абсолютно одна", и, наконец, третья заставка – красный, конь, отбрасывающий в прыжке синюю тень, – имеет название "Абсолютно счастливая деревня. Одна". Оформление художницы Светланы Архиповой яркое и выразительное – травы сияют, аисты летают, ангелочки спускаются... Открытая оркестровая яма дает режиссеру прямо кинематографическую возможность менять планы от общего до крупного, а очень хороший сценический свет добавляет живописный эффект общей картины. Но, как мне показалось, попытка соединить в единое гармоничное целое лубок, фольклор, символизм, реализм, карикатуру и иронию абсолютной не получилась, а бесконечное эхо звуково перегружает и так насыщенную картину.

Роль "от автора", повествователя и комментатора, в спектакле отдана огородному Пугалу, и нужно отметить точный выбор актера – Сергею Черкасову вахтинская интонация оказалась близкой и знакомой. Интонацию эту безусловно поймал исполнитель главной роли Михеева Сергей Фурманюк. Поймал и выдержал до конца, эта роль для актера оказалась настолько своей, что он чувствует себя как рыба в воде. Хотя этому "народному Михееву" не очень просто с этой Полиной в исполнении Натальи Дымченко – очень "самовитой" и узнаваемо современной, не зря ее "поминальной песней" по Михееву выбрана "На поле танки грохотали".

Далеко от войны

Мне показалось, что желание режиссера как можно дальше отойти от спектакля Фоменко, найти те акценты, которые откроют в повести новые смыслы, иногда приводят к тому, что идеи автора превращаются в свою противоположность. И это относится к теме войны. Размышления Вахтина о чувстве долга, героизме и ответственности очень важны, хотя таких терминов писатель не употребляет. Но вот, например, обстоятельства гибели Михеева – в повести он, рассуждая, как бы он спасал Полину и детей от огромного снаряда, приходит к выводу, что и своих бойцов он должен спасать так же. И идет на смерть с четырьмя солдатами, чтобы спасти жизни нескольких десятков человек. Это его сознательный выбор, объясняющий, почему "рассердился народ не на шутку и завоевал всерьез".

В спектакле этот момент смазан, крик Пугала "и не стало среди нас Михеева" этих обстоятельств не заменил. А следующая сцена – карикатурный допрос придурковатого солдата, этакого Швейка (я видела в этом эпизоде Дана Ершова) тремя командирами, словно ряжеными в военные мундиры, создает впечатление бессмысленной гибели Михеева из-за дурных командиров. Хотя сцена эта совершенно отдельная, это все-таки не вставной номер, абсолютно абсурдистский разговор о том, почему солдат не боролся с дурным приказом, одновременно его выполняя, перекликается с финальными размышлениями о природе русского характера – "если бы у нас была сплошная анархия, мы бы не жили. А мы живем. Это понимать надо". Более того – чтобы подчеркнуть момент военного абсурда, в спектакле солдат Куропаткин приговаривается к расстрелу, хотя в повести он отправляется в штрафбат.

На мой взгляд, это серьезное расхождение с авторской точкой зрения, хотя, конечно, право на свое режиссерское прочтение никто не отменял, и Анатолий Ледуховский еще в программке к спектаклю подчеркивает, что на войне не может быть победителя. Это все-таки больной и спорный вопрос. Зато последняя сцена идиллического семейного счастья Полины и Франца поставлена с большой долей иронии. И вопрос – возможно ли все-таки не просто найти общий язык между разными народами, не просто понять другого, но почувствовать и принять его – остается открытым…