Присяжный адвокат Тамбет Лаазик: домашнее насилие поддерживается на государственном уровне
Присяжный адвокат Тамбет Лаазик пишет о том, как в Эстонии проходит судебная практика при решении споров, связанных с домашним насилием и заявляет, что вместо того, чтобы обеспечивать защиту жертвы, система вынуждает жертву смириться с обстоятельствами и жить дальше. При этом предотвращению и устранению насилия, а также защите жертвы внимание не уделяется.
Недавно была запущена кампания "Герой нашего времени"1, цель которой - поддержать жертв домашнего насилия, чтобы они не боялись обращаться в полицию и в суд. Я бы поддержал это начинание обеими руками, если бы будучи адвокатом, ежедневно представляющим как жертв, так и совершающих насилие людей, не знал, что несет за собой обращение в суд, пишет Лаазик на портале ERR.ee.
Гражданское судопроизводство ориентировано на сотрудничество сторон, а не на защиту жертвы
Сначала жертве советуют не разглашать факт насилия, поскольку это считается препятствием на пути к достижению компромисса. Суд подчеркивает, что в интересах ребенка необходимо достичь компромисса, а для этого нужно забыть прошлое. В данном случае исходят из лозунга "в интересах ребенка нужно сотрудничать".
Отсутствие сотрудничества имеет место даже в том случае, если вторую сторону обвиняют в насилии. Подобные обвинения должны сопровождаться доказательствами и не позволяют суду разрешить спор путем мирового соглашения. В то же время качество работы судьи оценивают по скорости производства и числу достигнутых компромиссов, поскольку качественное содержание вынесенных решений оценить очень сложно.
Таким образом, главная цель разрешения спора о насилии в близких отношениях - достижение компромисса, которое навязывают сторонам на каждом этапе судебного спора. Но несмотря на это, судебная практика не дает четкого ответа на вопрос о том, как именно в интересах ребенка жертва должна сотрудничать со вторым родителем, который совершает насильственные действия.
Согласно второму лозунгу - "конфликт всегда двусторонний" - жертва также должна заниматься его улаживанием, а если она не способна этого сделать, то ее обвинят в нежелании или неспособности сотрудничать.
Но как жертва, длительное время подвергающаяся насилию, может уладить конфликт, если ее нынешний или бывший партнер на нее нападает? Какое конкретное действие должна совершить жертва для улаживания конфликта? Самоубийство? Их количество у нас по-прежнему на втором месте в Европе2.
Для того, чтобы жертва сотрудничала с агрессором, применяются установленные примирительные процедуры. Их суть заключается в том, что жертва должна периодически встречаться с агрессором, чтобы принять и простить совершенное в ее отношении насилие и "в интересах детей" жить дальше, поскольку "исходить стоит из настоящего, а не прошлого".
И наоборот, насильник может сказать жертве и примирителю, что в действительности насилия никогда не было. А примирители могут утверждать, что недоказуемое обвинение в насилии не приближает стороны к соглашению, а "в интересах детей необходимо сотрудничать".
Зачастую навязанная системой терапия или семейное примирение становятся новой формой насилия, при которой агрессор снова начинает доминировать над жертвой. Но формально все в порядке, поскольку происходит диалог и сотрудничество во имя детей, несмотря на то, что в процессе жертву повторно травят.
В том случае, если жертва не согласна сотрудничать и идти на примирение с агрессором, то проблема, разумеется, в жертве.
Жертвам насилия рекомендуют прекратить отношения (что гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд), но последующие примирительные и судебные процессы возвращают ее в эти отношения. В итоге жертва по сути становится заложником второго родителя, осуществляющего насильственные действия3.
Если жертва забирает ребенка из отношений, в которых подвергается насилию, при этом лишая второго родителя контроля над ребенком, то порядок общения ребенка с родителями впоследствии определяется через суд.
Если же жертва насилия отказывается передать ребенка второму родителю, то следует государственное принуждение. Если же родитель пытается начать жизнь без насилия, сбежав от агрессора за границу, то ее вернут на основании Конвенции о похищении детей4. А в случае самоубийства жертвы насильник получает единоличную опеку.
Но если второй родитель переезжает в соседний дом и время от времени отправляет вежливые сообщения с вопросами о детях и о том, когда он сможет их увидеть, то суду нравятся такие забота и внимание, поскольку "общение с обоими родителями - в интересах ребенка".
Спастись от агрессора не удается и во время судебного процесса. В лучшем случае удается установить границы, как будет происходить общение (санкционированное судом). Но и это лучше, чем ничего.
Хуже, если жертве назначают прохождение совместной терапии и осуществление различных примирительных процедур, в которых необходимо участвовать вместе со второй стороной. И все это может длиться годами. Обсуждается даже такой вариант, при котором семейное примирение может стать обязательным5.
К счастью, в остальном мире понимают всю опасность таких методов, поэтому международные обязательства это запрещают (Стамбульская конвенция6, статья 48, абзац 1). А запрещено это именно с целью, чтобы жертв оставили в покое.
Наше государство из этих принципов не исходит. Вместо этого жертву обвиняют в том, что они осмеливаются обратиться в суд для разрешения своей ненормальной ситуации. Неоднократно цитируется точка зрения, согласно которой "в споре из-за ребенка жертва - тот же ребенок". Несмотря на то, что жертва ввязывается в сложный и по сути безнадежный судебный процесс именно ради себя и своего ребенка. Однако обвинения направлены именно в адрес жертвы, потому что именно она не желает сотрудничать и перегружает суды своими требованиями.
Судьи не растят детей, связанных с судебным процессом и не несут за них ответственность. Они выслушивают детей. Иногда тех, кому 6-7 лет и меньше. Детей слушают без протокола и записи. Беседы длятся 10-15 минут, иногда немного дольше.
Результатом беседы зачастую становится заявление судьи, что ребенок желает общаться с обоими родителями и не считает, что агрессор для него опасен. Это понятно, потому что оба родителя ребенку дороги. О том, что отцу нравится иногда делать ужасные вещи с матерью (или наоборот), ребенку может быть и неизвестно, а если он и знает об этом, то рационализирует ситуацию и забывает.
По словам начальника oтдела помощи жертвам и услуг по предупреждению насилия Департамента социального страхования Яко Салла, дети, так сказать, идеальные жертвы, как правило, они защищают агрессивного родителя8. Именно это происходит в ходе судебного разбирательства. Наивно полагать, что ребенок раскроет душу во время короткой встречи с чужим человеком, т.е. судьей. Именно из этого предположения исходят во время разбирательства.
В результате жертва насилия борется в суде не только с насильником, судьей и доброжелательными служащими, защищающими детей, которые твердят о сотрудничестве в интересах детей, но и против собственного ребенка, потому что она должна опровергнуть желание ребенка общаться с агрессивным родителем. И тут в игру вступает следующий лозунг: "ребенок нуждается в обоих родителях".
Жертва насилия не может опровергнуть этот принцип, поскольку то, что ее время от времени избивают, с точки зрения спора в суде не означает, что второй родитель опасен для ребенка.
Разумеется, ребенку нужны оба родителя, если это нормальные родители. Если один из них таким не является, то может быть, ребенку больше нужно обеспечить его духовное и физическое здоровье и соответствующее возрасту развитие, свободное от насилия? Возможно, вместо всеобъемлющего сотрудничества и смирения в судебной практике следует стремиться именно к этому?
Если несмотря на все это, жертва выбирает судебное разбирательство, то его результат - регулируемый судебным решением порядок общения с четко фиксированным графиком встреч с агрессором по обоюдному согласию.
Эти встречи становятся санкционированными, но при этом возникает опасность, что в случае, если жертва не будет соблюдать правила, то ребенка, ради защиты которого она обратилась в суд, вовсе от нее отберут.
При этом сторона, совершавшая насилие, не должна учитывать, что ранее совершенное насилие или же агрессивное поведение в будущем каким-то образом пошатнет ее положение или повлияет на право на опеку на ребенка.
Скорее, наоборот, это дает ему значительное преимущество перед жертвой в личных слушаниях (в том числе при передаче ребенка), и если ребенок не подтверждает насилие или хочет общаться с другим родителем, то агрессору и суду легко утверждать, что обвинения жертвы необоснованны, а жертву выставляют в невыгодном свете как истеричного голословного обвинителя.
Если же насилие удается доказать, то и это не характеризует жертву с лучшей стороны. Поскольку согласно широко распространенному заблуждению, в справедливом мире с хорошими людьми не происходит безобразных вещей, а соответственно, они сами в них виноваты10.
Большинство защитников закона продолжают обвинять жертву в том, что она провоцирует насилие своим поведением11.
Возникает вопрос, как мы дошли до таких судебных разбирательств? Психологи и психиатры читают судебные решения, стиснув зубы. Добровольцы в приютах для жертв насилия испуганно водят глазами, когда слышат заявления о том, что "насилие в отношении второго родителя не является насилием в отношении ребенка".
Психологи хорошо знают, что когда у ребенка на глазах происходит насилие, то это становится причиной возникновения различных психических расстройств, в том числе тревоги, депрессии. Также возникает вероятность того, что ребенок в будущем станет жертвой насилия или сам будет совершать насилие в отношении близких, не говоря о риске самоубийства.
Также известно, что если в отношении ребенка были совершены насильственные действия или он стал их свидетелем, то это один из важнейших факторов риска при оценке благополучия ребенка, при анализе проблем с поведением или при назначении права опеки 12.
Но до судебного разбирательства эта информация не доходит. Вместо психологов в спорах задействованы чиновники из местных самоуправлений, занимающиеся защитой детей, из которых единицы имеют образование психолога.
По этой причине в суде не используется научный подход психологов и психотерапевтов. Исходят не из того, что жертва нуждается в защите, а из вышеприведенных лозунгов, которые формируют весь судебный процесс.
Вероятность наказать насильника в уголовном порядке ничтожна
В ходе гражданского судопроизводства насильника не наказывают, суть процесса исключает такую возможность. Это возможно в рамках уголовного процесса, но и там, согласно статистике, насильника либо не наказывают, либо наказание очень мягкое13.
- Согласно проведенному в 2015 году Эстонским институтом открытого общества исследованию, за год из-за семейного насилия 53 000 человек получили повреждения14.
- По данным Министерства социальных дел, в 2018 году (по состоянию на 15 декабря 2018 года) о семейном насилии сообщили 14 277 раз, в 3708 случаях было начато уголовное делопроизводство15. Другими словами, дело завели лишь в 26% случаев.
- По данным полиции, в течение 2018 года (по состоянию на 21 ноября 2018 года) о случаях домашнего насилия сообщили 9910 раз. Дело было заведено в 3363 случаях16.
- По данным издания Министерства юстиции "Преступность – 2018", в 2018 году было зарегистрировано 3607 случаев семейного насилия, это 44% от общего числа насильственных преступлений17.
Это мрачные цифры: лишь каждый 15-й случай насилия (53 000/3607) и лишь каждое третье заявление о преступлении (9910/3607) заканчивается возбуждением уголовного дела.
Государственная прокуратура проанализировала статистику по месяцам. Например, в январе 2018 года было зарегистрировано 672 случая домашнего насилия, не связанных ни с одним делопроизводством, и вынесено 33 обвинительных приговора18. То есть обвинительным приговором закончился каждый 25-й зарегистрированный случай бытового насилия19.
Это значит, что лишь в 4% зарегистрированных случаях насилия следует наказание. Это совпадает с ранней оценкой Эстонского института открытого общества, согласно которой наказанием заканчивается 5-6% зарегистрированных случаев насилия20. Другими словам, в 94-96% случаев семейного насилия виновник не наказывается.
В нашей правовой системе нет возможности для частного обвинения, когда за недостатком государственного вмешательства жертва сама может возбудить уголовное дело. Так что у нас жертва полностью зависит от дискреции занимающихся делом полицейского или прокурора. В эстонском языке иностранное слово "дискреция" означает произвол.
По оценкам практиков, против домашнего насилия помогает принудительное участие насильника в программах (например, управление гневом, тренинги по эмпатии) и запрет на приближение21.
Несмотря на то, что 29-я и 50-я статьи Стамбульской конвенции обязывают Эстонскую Республику применять в отношении жертв действенные меры правовой защиты, направленные на изменение поведения насильника, программы у нас никто еще не разработал.
Так что вероятность участия насильника в программах по изменению поведения равна нулю. В лучшем случае они участвуют в них позднее, отбывая наказание в тюрьме.
После разрыва отношений насилия можно было бы избежать при помощи запрета на приближение, но на практике это не работает. Напротив, ходатайство о таком запрете — самый быстрый способ снова увидеть своего мучителя.
Если же ходатайствуют о первоначальной правовой охране (это значит, что запрет на приближение применяется во время делопроизводства), то суд должен принять решение на следующий день после подачи ходатайства, а если о первоначальной правовой охране не ходатайствуют, то при первой возможности. Для этого назначается заседание, на котором допрашивают обе стороны.
Это значит, что если жертва действует быстро и ходатайствует о запрете на приближение сразу после нападения, то она уже на следующий день может встретиться с насильником и рассказать, что с ней сделали или что она все выдумала и неправильно поняла. Лишь единицы отваживаются на такое.
Если жертва не является на заседание, то заявление не рассматривают и ходатайство о запрет на приближение не удовлетворяют. Если же она не действует быстро и подает заявление о первоначальной правовой охране позже, то запрета на приближение она также не добъется, ведь проблема, следовательно, не злободневна.
Вторая распространенная причина, по которой ходатайство о запрете на приближение не удовлетворяют, заключается в том, что насильник во время процесса больше не нападал, следовательно, жертва в защите не нуждается.
Тот факт, что большинство насильников – не имбецилы, которые будут вредить себе во время процесса, а интеллигентные и социально активные личности, которые продолжают насилие непосредственно по окончании процесса, ведущего дело судью уже не волнует.
Возможность установления запрета на приближение практически равна нулю
Согласно данным Министерства юстиции за 2018 год, в рамках криминального делопроизводства на 3607 случаев семейного насилия (53 000 случаев насилия) приходилось 63 ходатайства о запрете на приближение, но нет информации о том, сколько ходатайств было удовлетворено22.
Годом ранее таких ходатайств было 25, а в 2016 году – всего 14. В 2018 году в гражданских делах о запрете на приближение ходатайствовали 61 раз. Частично или полностью было удовлетворено 14 ходатайств, то есть чуть меньше, чем каждое четвертое.
Такое же соотношение действует и при более длительном периоде: с 2010 года в гражданских делах о запрете на приближение ходатайствовали 416 раз, (частично) было удовлетворено 119, то есть примерно каждое четвертое.
Цифры удручают. Если говорить простыми словами, то лишь одна из тысячи жертв домашнего насилия ходатайствует о запрете на приближение и лишь одно ходатайство из четырех тысяч удовлетворяют.
Жертв можно защитить, но мы этого не делаем
Насильников, в отношении которых было подано ходатайство о запрете на приближение, но оно не было удовлетворено, и на которых было заявлено, но делопроизводство так и не начали, объединяет тот факт, что бездействие со стороны государства придает им сил и веры в себя.
Таким образом, у нас 95% насильников получает от государства поддержку и доказательство того, что они ничего плохого не делают.
Точно так же львиная доля осмелившихся искать защиты жертв ежегодно узнает, что без причины потревожила ведомства, их страдания не достойны реакции, а их страхи беспочвенны. Остальные жертвы и на это не решаются, но учитывая указанные выше данные, осуждать их за это нельзя.
Но если даже нанесение телесных повреждений или изнасилование не наказываются, не влекут за собой запрет на приближение и не влияют на споры о праве на общение и попечительство, то почему насильник должен прекратить свои действия? Ответ прост: он и не должен.
Насильники, которые ощущают дарованную им государством безнаказанность, продолжают действовать, а жертвы вынуждены сотрудничать согласно нашему ориентированному на примирение делопроизводству и прекратить "взаимные ссоры".
Вместо того, чтобы защитить жертву от физического контакта с насильником, жертв должны поддерживать номер кризисной помощи 116006, веб-сайт palunabi.ee23 и бесконечные социальные кампании. Несомненно, они морально помогают жертвам, но не держат насильника на расстоянии.
Вместо реальной защиты жертвы вся система направлена на то, чтобы она смирилась со своим положением и жила дальше. Зачастую в ситуации продолжающегося насилия. Система не предусматривает ни защиту жертвы, ни профилактику и устранение рисков, хотя в Стамбульской конвенции сказано, что на первом плане должна быть безопасность жертвы и лиц, которым угрожает опасность.
Вместо громких слов нам стоит разработать программы, направленные на изменение поведения насильника, создать законодательную основу для применения этих программ с целью профилактики насилия и упростить основания и правила установления запрета на приближение.
Это обязательства, которые наше государство должно выполнять согласно Стамбульской конвенции. Вместо этого мы занимаемся альтернативной деятельностью и последствиями, да и то с трудом. Ни один приют, кризисная линия или социальная кампания не заменят судебного делопроизводства, не поменяют его ход или результат и не остановят насилие.
К сожалению, они лишь создают нереальные ожидания относительно последствий судебного производства и иллюзию, что при помощи полиции или суда можно остановить насилие.
Вместо того, чтобы предложить защиту, мы требуем от жертв сотрудничества и примирения. При этом 80% случаев домашнего насилия не предаются огласке, 95% насильников не наказывается, из десятков тысяч пострадавших практически ни одна жертва не защищена запретом на приближение, а статистика случаев насилия не показывает тенденцию спада.
Мы по-прежнему среди первых в Европе по числу самоубийств, насильственных смертей и случаев депрессии. Нет ли здесь связи?
1 https://meieajakangelane.ee/
2 https://www.postimees.ee/5284100/eestis-on-enesetappude-suhtarv-euroopa-korgeimate-seas
3 http://www.pealinn.ee/tagid/koik/eksmehe-vangis-endised-abikaasad-hoiavad-naisi-lapse-kaudu-kodus-n207611
4 Конвенция о гражданско-правовых аспектах международного похищения детей
5 http://www.pealinn.ee/tagid/koik/riik-soovib-linna-ettepanekute-jargi-lastekaitsetood-paremaks-muuta-n230301
6 Конвенция Совета Европы о предупреждении и борьбе с насилием в отношении женщин
7 https://agamina.ee/kampaania/kohtud.html#social-buttons1-a1
8 https://www.err.ee/881070/jako-salla-vagivalla-moju-lapsele-ei-arvestata-piisavalt
9 https://naistetugi.ee/2015/12/liiga-tihti-jaab-vagivallatsenud-vanem-mone-seaduseknihvi-tottu-vabadusse/
10 https://tervis.postimees.ee/6747856/miks-suudistatakse-kuriteos-sageli-ohvrit
11 https://www.ohtuleht.ee/665862/uuringu-tulemus-spetsialistid-leiavad-et-ohver-on-perevagivallas-enamjaolt-ise-suudi
12 https://www.err.ee/881070/jako-salla-vagivalla-moju-lapsele-ei-arvestata-piisavalt
13 https://leht.postimees.ee/6749994/kas-naisepeksjad-paasevad-liiga-kergelt
14 Исследование Института открытого общества Эстонии "Perevägivalla hind Eestis" стр. 12
15 https://www.sm.ee/et/uudised/perevagivald-eestis-politsei-saab-40-konet-paevas-kolmandikul-juhtudel-pealtnagijaks-voi
16 https://www.err.ee/879177/lahisuhtevagivalla-kuritegude-arv-uletab-mullust-taset
17https://www.kriminaalpoliitika.ee/sites/krimipoliitika/files/elfinder/dokumendid/07_perevagivald.pdf
18 https://www.prokuratuur.ee/sites/www.prokuratuur.ee/files/elfinder/LSV%20anal%C3%BC%C3%BCs%202018.pdf стр. 3
19 (672 + 166) / 33
20 https://enut.ee/files/perevagivalla_uuring_eestis.pdf lk 5
21 https://rito.riigikogu.ee/wordpress/wp-content/uploads/2016/02/Iris-Pettai-Silvia-Kaugia-Raul-Narits-Perev%C3%A4givald-n%C3%B5uab-j%C3%B5ulisemat-juriidilist-sekkumist-.pdf
22 https://www.kriminaalpoliitika.ee/sites/krimipoliitika/files/elfinder/dokumendid/07_perevagivald.pdf
23 https://www.err.ee/892924/ohvreid-aitavad-uus-kriisitelefon-ja-veebileht
24 https://www.postimees.ee/5284100/eestis-on-enesetappude-suhtarv-euroopa-korgeimate-seas
25 https://www.postimees.ee/6753599/kurb-statistika-eesti-pusib-vagivaldsete-surmade-poolest-euroopa-esirinnas
26 https://tervis.postimees.ee/6540396/psuhholoog-lapse-depressioon-voib-tihti-valjenduda-kaitumishairetes
Редактор: Дина Малова, Евгения Зыбина