- "Футуромарення" можно перевести как "Футуристические грезы" или "Грезы о футуризме". Почему футуризм?

- Эта выставка рассказывает о феномене футуризма в Украине в начале ХХ века. Собственно, это рассказ о том, откуда появился футуризм, как он развивался в Украине, и в принципе о том, что это был за феномен. И надо сказать, что феномен этот был очень разноплановым, он охватывал литературу, музыку, визуальные искусства. Выставка рассказывает и про великие имена футуризма, такие как Давид Бурлюк, Василь Ермилов, Казимир Малевич. Все эти художники были тесно связаны с Украиной, они здесь родились, работали, а тот же Давид Бурлюк и вовсе происходил из старинного казацкого рода. И практически все, что происходило с украинским футуризмом, во многом было сосредоточено в имении отца Давида Бурлюка на Херсонщине. Туда мы сейчас попасть не можем, потому что на этих территориях сейчас идут бои. Я говорю об этом, потому что эти окрестности Херсона важны для нас не только с точки зрения истории или экономики, но и с точки зрения культуры. Это место, откуда произошли многие явления в украинской культуре. И в рамках выставки, которая открывается в Таллинне, мы говорим о футуризме не только как о конкретном стиле в искусстве, но и как о попытке трансформации мира, о видении будущего и о стремлении к этому будущему. Такое видение и стремление весьма характерны для начала ХХ века. Эту выставку мы проводили у себя и закрыли ее буквально накануне российского вторжения. Она была очень популярна у украинской публики и продолжала экспонироваться до февраля 2022 года. В тот момент перед нами встал вопрос: хотим ли мы, чтобы выставка продолжала работать и весной, или же угроза такова, что мы должны в первую очередь обеспечить безопасность работ и, соответственно, выставку закрыть? И мы решили закрыть выставку ради обеспечения безопасности работ. Поэтому выставка, которая открывается в Таллинне, является для нас мостиком между тем, еще более-менее мирным временем и сегодняшним днем.

- А что представляет собой футуризм для украинской культуры?

- Это отдельный вопрос – чем является для украинской культуры футуризм в частности и начало ХХ века в целом. Мы считаем, что это был наиболее плодовитый период в украинской культуре вплоть до нашего времени. В украинском культурном сообществе существует такое выражение как "наши 20-е". Это был период мощного культурного взрыва, подъема в Украине, который закончился огромной катастрофой, которую мы называем "расстрелянным Возрождением", когда практически все авторы были расстреляны, репрессированы, изгнаны, а множество работ уничтожено. Следующим периодом в украинской культуре, который можно сравнить с началом ХХ века по плодовитости и силе культурного подъема, стали как раз 2020-е годы. И у украинцев сейчас появилось мироощущение, что у нас снова культурный подъем – и одновременно опять идет атака на нас со стороны России.

- Как вам, деятелям культуры, работается во время войны?

- Когда мы в марте 2022 года оценивали возможные риски, то мы оценивали не только текущую ситуацию, но и принимали во внимание нашу историю – что происходит с художниками, с деятелями культуры, когда наши города попадают в оккупацию. Мы знали, что это смертельно опасно. Когда ты думаешь о судьбе тех людей, чьи работы вы увидите на выставке в Таллинне, ты понимаешь, что и тем людям, которые занимаются культурой в Украине сегодня, грозит смертельная опасность. И мы уже увидели подтверждение нашим опасениям. Во время оккупации Харьковщины был убит писатель Владимир Вакуленко, в оккупированном Херсоне был убит дирижер Юрий Керпатенко, этот список можно продолжать. Что касается нашей повседневной жизни, то живем мы под большим давлением. С одной стороны, ты понимаешь, что есть объективные угрозы безопасности, с другой стороны, ситуация постоянно меняется, и это также влияет на работу. То есть, если, например, сегодня ночью будет обстрел, то завтра, возможно, не будет электричества или воды, или люди просто не смогут приехать на работу, или что-то будет повреждено. И ты не знаешь, будет ли завтра обстрел или нет. Мы вынужденно привыкаем к тому, что жить и работать нам приходится в очень изменчивой ситуации, так что нам одновременно нужно иметь сразу несколько планов действий. С работой своей мы справляемся, но люди очень утомлены.

- А в Киеве после начала полномасштабной войны проводятся выставки? И ходят ли на них украинцы?

- Безусловно, потому что город продолжает жить. Первую выставку в "Мистецьком Арсенале" мы открыли после отступления российский войск, в июне прошлого года. Она называлась "Выставка про наши ощущения", потому что мы осознали, что и нам, сотрудникам "Мистецького Арсенала", и нашим посетителям, и художникам чрезвычайно важно поговорить о том, что же с нами происходит. Это настолько впечатляющий и травмирующий опыт, что людям нужно было выговориться, высказаться. Идея этой выставки как некоего единого пространства появилась еще в апреле прошлого года, после отступления россиян. Речь шла в основном о современном искусстве, поскольку в военное время с ним работать гораздо легче, чем с музейными предметами. Просто с точки зрения безопасности. В случае с современным искусством художник сам решает, можно ли показать его произведение, ведь этим произведением он рискует точно так же, как и своим телом. А в отношении музейных экспонатов такое решение не может принять никто, поскольку музейные работы по умолчанию должны быть всегда в безопасности. Поэтому мы выбрали современное искусство и открыли выставку как место, где можно поделиться своим опытом, обменяться мыслями, впечатлениями. И выставка оказалась очень успешной. Потому что места культуры во время войны – это места, где люди взаимодействуют друг с другом. Наша следующая выставка "Сердце земли", которая буквально на днях закрылась, проработала всю минувшую зиму и оказалась исключительно интересным опытом работы с искусством в отсутствие электричества и в условиях, когда ты не можешь даже определить заранее часы работы выставки. Но посетители относятся к этому с пониманием, поскольку меняется все ежедневно. Эта выставка была посвящена связи между конкретной землей, на которой мы живем, человеком и продовольствием, которое эта земля рождает. Выставка рассказывала о том значении, которое имеет производимое в Украине продовольствие для разных, зачастую далеких стран и о том, как угрозы, в том числе экологические, которые сейчас мы видим и ощущаем здесь, отражаются где-то далеко на Юге или в Азии.

- Вернемся к футуризму и авангарду. Для меня те же Василий Ермилов и Казимир Малевич всегда были великими русскими художниками. В Эрмитаже висит знаменитый "Черный квадрат" Малевича, а во всем мире он известен как выдающийся представитель русского авангарда. Но сейчас вы называете их украинскими художниками, и это подразумевает, что я должен отказаться от своих представлений. Почему?

- Это следствие работы Российской империи, а вы, соответственно, человек российской имперской культуры, и для вас эти представления имеют значение. Когда автор, художник, обозначается как принадлежащий к той или иной культуре – это всегда политический конструкт. И решение называть Малевича, Бурлюка или Экстер российскими художниками – конечно, политическое решение, а вовсе не научное или художественное. На протяжении долгого времени Российская империя использовала и до сих пор использует миф о "великой русской культуре". А для того, чтобы этот миф поддерживать, необходимо присваивать наиболее заметные фигуры и художественные практики. Именно так и возникла ситуация, когда множество людей знают о Казимире Малевиче, или Давиде Бурлюке, или Василе Ермилове, или Александре Экстер как об авторах, связанных с российской культурой. Как получилось, что люди во многих странах ничего не знают про Украину? Потому что дискурс контролирует тот, у кого в руках политическая и военная власть, и в Советском Союзе это была Россия.

- Ну хорошо, но как вы определяете, кого из художников можно назвать украинским, а кого нет? Мы же не можем поднять из могилы того же Малевича и спросить: "Казимир, кто ты – поляк, русский, украинец?" Если мы не можем называть Малевича, Бурлюка, Ермилова русскими, то точно так же мы не можем сегодня спросить у них: "А вы точно украинцы?"

- Этот вопрос всегда будет предметом дискуссий. Другое дело, как мы определяем и описываем место рождения этих людей и место, где они работали. Не так давно писали, например "год рождения – 1948, место рождения – Таллинн, Советский Союз". Вряд ли с этим можно согласиться. Мы в Украине думаем, что отождествлять Киев с Советским Союзом – это все равно что отождествлять Берлин с Третьим Рейхом. Это означает, что человек находится в плену определенных представлений о мире. И мы настаиваем на том, что места рождения художников мы должны называть так, как они называются сейчас. И если это место является Украиной, то мы пишем "Украина", а не "бывшая Российская империя" или "бывший СССР". То, что речь идет о советской эпохе – это вторичная и не особенно важная характеристика. Вы же не пишете "Индия, бывшая Британская империя", правда? Такой пост-колониальный или анти-колониальный взгляд уже способен отрефлексировать всю эту колониальную конструкцию, которая накладывается на любого автора.

- Сейчас многие российские деятели культуры (и не только) возмущены тем, что американский Метрополитан-музей атрибутировал Ивана Айвазовского как украинского художника. С их точки зрения, именно Украина занимается присвоением российского и русского культурного наследия. Это действительно так важно, как написать – "русский художник" или "украинский художник"?

- Да, это очень важный вопрос, ведь это вопрос политической и культурной самостоятельности. Важно четко определять, что принадлежит той или иной культуре. Но я вам тут напомню цитату из Владимира Маяковского из "Стихов о советском паспорте", где он говорит о Польше как о "географических новостях". Что это за Польша? Разве есть такая страна? Ведь еще недавно это была Россия, Российская империя. Я хочу сказать, что все эти политические представления не являются богом данными. Их создают определенные группы людей с определенными целями. И данное представление создано с целью поддержки имперской идентичности. А проблема этой идентичности для нас – в ее агрессивности, в том, что она ведет к убийству людей. Так что, видимо, это представление следует пересмотреть. Мы здесь, в Украине, честно говоря, надеемся, что российские интеллектуалы начнут наконец переосмысливать, чем является Россия. Мы ожидаем, что они смогут сформулировать, чем является Россия, если она не является империей. Россия нуждается во внутренней трансформации, и они должны дать ответ на этот вопрос: что это за страна и что это за общество? И в соответствии с этим работать и со своей культурой, и со своими культурными фигурами.

- Если исходить из того, что одна из задач культуры – удержать людей от превращения в зверей, то та самая "великая русская культура" свою миссию в этом смысле провалила. А как должны себя вести мы, то есть Запад? Нужно ли сегодня отменять, например, исполнение произведений Чайковского? Как мы должны относиться к Достоевскому, который, судя по его произведениям, дневникам и письмам, сегодня активно бы поддерживал "специальную военную операцию"?

- Для начала мы должны осмыслить и проанализировать сам концепт "великой русской культуры" и осознать его политическую искусственность. Он был создан с политической целью, он не является органичным продолжением самой культуры. Это политическое представление о самих себе. И именно поэтому российские интеллектуалы должны проделать эту работу, их задача – осознать, с какой мифологией они живут, почему эта мифология настолько токсична, и как эта мифология приводит к агрессии. И если интеллектуал этой работой не занимается, то он в принципе не выполняет свою функцию интеллектуала. Это одна часть вопроса. Теперь что касается работы с представителями российской культуры. Я поддерживаю мнение, что ни одно культурное учреждение, разделяющее ценность человеческой жизни и человеческого достоинства, не может сотрудничать ни с одним культурным учреждением, которой имеет хотя бы малейшую связь с российским государством. Ни российские государственные музеи, ни российские государственные оркестры не могут быть приняты там, где декларируется поддержка человеческой жизни и достоинства. В России культура становится оружием. А что касается российского музейного сообщества, то оно просто потерпело огромную этическую катастрофу – ведь именно это сообщество помогает обкрадывать украинские музеи на оккупированных территориях, в том же Херсоне или в Мелитополе. Музейные предметы оттуда попадают в российские музеи, где с ними работают российские музейщики, которые против этого не протестуют. Мы не видим ни одного протеста на эту тему в России. Хорошо, это может быть опасно, но мы не видим ни одного такого протеста и в тех странах, где это безопасно. Где протесты россиян в Великобритании или во Франции против политики своего правительства, в том числе и культурной? В России культура является частью войны, и поэтому мы говорим, что нельзя помогать им воевать, сотрудничая с ними.

- Но и про Украину можно сказать, что здесь культура является оружием, язык является оружием.

- Это правда, в Украине воюют все. И любой деятель или работник культуры является частью украинского общества и делает все, что можно, для обороны. Нужно помнить, что мы обороняемся, а не нападаем на кого-либо.

- В Украине убирают из школьной программы произведения Пушкина, а памятники ему сносят. Почему? В конце концов у Пушкина можно найти как условно "проимперские", так и "анти-имперские" произведения.

- Для нас это не такой важный автор, чтобы тратить столько энергии на его изучение. Понятно, что невозможно воевать с Пушкиным как с культурным феноменом. Но у нас речь идет об отмене присутствия Пушкина как маркера имперского контроля и господства. Скажите, пожалуйста, почему в маленьком украинском городке должен стоять памятник Пушкину? Это ведь никак не связано с культурной ценностью Пушкина. Это определенный символ доминирования, призванный показать всем, кто тут главный. Именно против этого и идет борьба, а не против поэзии как таковой.

- Я еще раз задам вам вопрос о русской классике и о том, как мы, противники войны, должны к ней относиться. Прилично ли нам слушать Чайковского, читать Толстого и т. д.? Где та грань, перешагнув которую, потребитель культуры уже сам становится на "имперскую" позицию "автора-имперца"?

- Это всегда вопрос цели – с какой целью вы что-либо читаете, слушаете или смотрите. Если вы дирижер, работающий с конкретным произведением конкретного автора, вы должны ответить на вопрос, что вы хотите таким образом сказать своей аудитории. Но в целом ваш вопрос совсем не уникален, он уже неоднократно решен в других культурах, например, между Британией и Индией. Как читать Киплинга сегодня? Можно ли читать его некритически? Ну, видимо, уже нельзя. Точно так же и с Достоевским. Когда вы его читаете, то на каждой третьей странице сталкиваетесь с очень уничижительным описанием людей, принадлежащих к другим культурам –немцев, поляков, евреев. Тут уже необходима определенная критическая оптика. Так что вопрос в том, как вы читаете, с какою целью? Или же с какою целью вы представляете тот или иной культурный феномен и с каким комментарием? И это сейчас очень важная работа. Впервые на российскую культуру смотрят через антиколониальную линзу. И это уже большое достижение.

С 8 апреля в Художественном музее KUMU открыта выставка "Футуромарення. Украина и авангард", которая представляет публике новаторские художественные видения будущего, рождавшиеся в Украине в 1910-х – 1920-х годах.