…На черных листках, заваливших пол малого зала Русского театра, рисунки и надписи мелом. Где-то елка нарисована, где-то что-то написано, сразу не разобрать… На черных стенах зала тоже мелом – письма, отдельные фразы, тоже рисунки какие-то… На черном кресле какие-то надписи можно разобрать, например – "можете ругать сколько хотите"…

На кресле съежилась хрупкая фигурка, лицо прикрыто черным листом с нарисованной белой маской… Фигурка срывается с места и начинает по-клоунски прыгать, собирая черные листы с пола словно это цветы на поле, и музыка подключается, какая-то галопирующая, и зритель уже готов к черной комедии… Но клоунесса срывает маску – и под ней возникает белое сосредоточенное лицо юной женщины, целиком и полностью ушедшей в себя, в свои воспоминания, переживания, метания, чувства… Но - эта словно отстраненная от мира юная женщина надевает не привычный красный, а черный клоунский нос...

Такая двойственность невероятного актерского погружения в образ и готовности к мгновенному переходу к пластической клоунской репризе становится одним из ключей к спектаклю. (Вспомним, что в своем режиссерском дебюте "Синдром самозванки" Татьяна Космынина тоже исследовала возможности игры в игру, но на других актрисах. Сегодня она ставит в эти условия себя самое.)

Мы встречаемся с героиней в особенный день – день ее рождения, когда она должна открыть последний конверт с письмом от ее умершей матери. Мать умерла от рака когда героине было четыре года, и оставила ей 24 письма – последнее должно быть прочитано в тот день, когда героине исполнится столько же лет, сколько было матери, когда она умерла – 28. И героиня понимает, что это рубеж, что надо как-то свое отношение к матери осмыслить, письмо-то последнее, а значит, последняя возможность как-то с ней поговорить что-ли, ведь письмо – это контакт, пусть мать не слышит, но ведь это контакт… Она это понимает, но смертельно боится, потому что если все для себя понять и решить – то это конец…

Но она решается, и устраивает сама для себя жесточайший самосуд, сеанс самонаблюдения, самокопания и психоанализа – чтобы понять саму себя без всяких прикрас и уловок…

Спектакль "Настя, Настя, Настя" по пьесе Аси Волошиной "Мама", поставлен и исполнен Татьяной Космыниной при помощи Александра Жеделева (он музицирует на сцене), Марины Маловой (работа с текстом), Даниила Зандберга (пластика) и Андрея Андреюка (художник). И это очень непростое испытание не только для режиссера и актрисы, но и для зрителей, которые становятся свидетелями, как человек, образно говоря, сам сдирает с себя кожу. Пластические клоунские репризы просто необходимы, чтобы перевести дух между отдельными эпизодами рассказа. Потому что все происходящее – это попытка героини рассказать матери, как она росла без нее, и как так получилось, что выросла такой, какой выросла…

Режиссер Татьяна Космынина знает индивидуальность актрисы Татьяны Космыниной как никто другой, и полностью приспособила пьесу для актрисы, выпрямив ее от побочных мотивов, сделав главным именно отношения с матерью, долгий путь примирения с ее ранним уходом. Отброшены в сторону, например, отношения с отцом, который в пьесе одним неосторожным словом разрушил в девочке -подростке веру в мужчин как надежных и верных друзей. Для авторского спектакля Татьяны Космыниной это неважно, как неважна замена имени подруги Вероники на Аллу, или более подробный рассказ о воспитавших ее бабушках – бабушке-диссидентке и бабушке-патриотке. Значит, так актрисе удобнее. Ей важно найти для себя ответ: почему мать вообще решила оставить ей эти письма, и почему их только 24 – чтобы дочка в 28 лет потеряла мать еще раз? И уже навсегда?

Она протестует с самого детства, с семи лет, когда ей отдали первые три материнских письма. В самом первом был рисунок – мама с дочкой идут, взявшись за руки. Причем дочка на рисунке улыбалась, а мама была прозрачной. Семилетняя героиня инстинктивно закрасила фигуру матери, но даже спустя много лет может подробно объяснить, зачем она это сделала.

… Одно единственное письмо матери звучит в спектакле, то, в котором она говорит о своем единственном желании – чтобы ее дочка, ее Олечка, была бы счастлива. И взрослая Ольга с гневом упрекает мать – почему не использовала свое желание на то, чтобы поправиться, почему не постаралась остаться живой? Ведь детям нужны живые матери, а не заклинания – будь счастлива, ведь ты – мое продолжение, назови моим именем свою дочь…. Это одна из сильнейших сцен спектакля – музыка смолкает, и эхо повторяет бессмертные материнские слова…

Ревнивое отношение к рано ушедшей матери преследует героиню всю жизнь, она словно наказывает сама себя за то, что росла без нее. Рассказы-эпизоды с попытками влюбиться, эпизод с изнасилованием, рассказ о смерти знакомого, когда героиня, словно со стороны, вспоминает сцену из "Макбета" …

Каждый эпизод своей жизни, который героиня Татьяны Космыниной выносит на суд самой себе, объясняет какую-то новую черту ее характера, ее отношения к происходящему, а все вместе филигранно складываются в объяснение вообще-то несвойственной человеческой природе боязни долгой жизни. И нежелания иметь детей. "Иметь продолжение в детях - разве это не охренительный эгоизм?"

… В последнем своем монологе, в письме к матери, дочь все-таки с ней поговорила… Примирилась с ее ранним уходом? Хотя разве можно до конца примириться с потерей матери? К слову – дочь ведь не задумывается, каково было матери уходить так рано, оставив маленького ребенка на бабушек.
… Очень сильную пьесу на очень непростую тему написала драматург Ася Волошина. Очень сильный и изящный моноспектакль сделала Татьяна Космынина.