Здравствуйте, господин президент. Мы с вами встречаемся в библиотеке Виймси. Это не случайный выбор – в 2025 году исполняется ровно 500 лет с выхода в свет первой книги на эстонском языке. Следующий год объявлен годом книги и продлится он дольше календарного года – до 14 марта 2026 года, когда отмечается День родного языка. Вы выбраны патроном Года книги. В поздравительных открытках вы тоже обратили внимание на важность книг в нашей жизни, написав, что народ начинается с книги. С какой книги начался Алар Карис? Какая книга произвела на вас неизгладимое впечатление?

Конечно, я не помню самую первую книгу, которую прочитал, но в детстве самое глубокое впечатление на меня произвели те же книги, что лежат тут на столе, – о приключениях на суше и на море. Тот же "Таинственный остров" я в свое время прочел несколько раз, эта книга увлекла меня. В ней было много новшеств – того, что теперь называют инновациями: технические решения, которые тогда казались невозможными, а сегодня мы видим, что многие вещи реализованы на практике. Так что стоит читать книги, которые заставляют задуматься: а вдруг все это можно осуществить?

Часто читаете сегодня?

Я читаю много, но художественную литературу – мало. Я должен читать другие тексты, черпать информацию из научно-популярных книг. Я и сегодня, когда работаю за письменным столом, сижу за стопками книг. А вот для художественной литературы, к сожалению, остается все меньше времени. Надеюсь, в период Рождества у меня найдется несколько дней. Как вы упомянули, я патрон Года книги, так что придется немного поднапрячься и прочесть сколько-то хороших эстоноязычных книг.

Впереди праздники, и если Рождество традиционно тихий и спокойный праздник, то Новый год у нас принято отмечать шумно. Для многих неотъемлемой частью празднования является запуск фейерверков. Как вы к ним относитесь?

Я думаю, что надо уделять больше внимания повышению сознательности людей: что происходит, когда мы запускаем в небо так много фейерверков; как это влияет на окружающую среду. Я не уверен, что успеха можно добиться запретами. Скорее – повышением уровня знаний. Мы видим, что некоторые города заменили фейерверки на световые шоу. Конечно, они расходуют энергию, но, наверное, для разнообразия интересно посмотреть, какие световые эффекты можно придумать на Новый год.

Многие жители Эстонии начинают активно запускать фейерверки 31 декабря в 23:00, когда наступает новый год по московскому времени. После прошлой встречи Нового года в прессе была широкая дискуссия и даже поднимался вопрос, что это проявление гражданской позиции, что такие люди поддерживают Путина. Что вы на это скажете?

Я бы представил гипотетическую ситуацию: если бы у нас с Москвой было одно время, как мы тогда отличали бы тех, кто за Путина, от тех, кто против него? Ведь было бы одно время. Конечно, можно смотреть на это и так, что люди отмечают свои праздники по московскому времени. Раньше у меня тоже появлялась такая мысль: все-таки у нас эстонское государство, и полночь у нас наступает, когда наступает. Но делить людей на пропутинских и антипутинских по тому признаку, запускают они ракеты на час раньше или нет... Скорее надо сделать их проэстонскими, чтобы они думали так же, как думаем мы все в Европе. Тогда этой проблемы не будет.

Я не вижу в этом ничего серьезного, из-за чего следовало бы что-то предпринять. Я считаю, что нельзя делить людей на хороших и плохих по тому, в какое время они запускают ракеты. В мире есть и другие не очень дружественные страны. И если кто-то средь бела дня запустит ракету, мы что, тоже будем искать, по времени какой страны он отмечает Новый год?

К сожалению, сегодня мы все еще вынуждены делить жителей нашей страны, в частности по родному языку или по принадлежности к тому или иному гражданству, потому что таковы наши политические реалии. В этом отношении в уходящем 2024 году одной из главных тем стала дискуссия вокруг вопроса о лишении права голоса на муниципальных выборах граждан Российской Федерации и Республики Беларусь. Как вам кажется, правильно ли поступают правящие политики, когда сегодня хотят изменить Конституцию в срочном порядке, чтобы к следующим выборам в октябре 2025 года российских граждан к избирательным урнам не допустить?

Речь идет о поправке к Конституции. Моя позиция всегда была такой: менять Конституцию, не продумав ее основательно, неразумно. Понятно, что у Рийгикогу есть право вносить поправки в Конституцию, и такое уже делалось. Другой вопрос – влияние: как повлияет изменение Конституции. А на сегодня анализа влияния нет. Два чтения пройдены, и сейчас настал момент, когда поправка обсуждается с экспертами. Надеюсь, проводится и анализ влияния – как введение этой поправки повлияет на наше общество.

И когда все это будет сделано, я смогу изучить сам закон: с чем мы имеем дело. Но еще раз: по-моему, вносить в Конституцию поправки следует очень осторожно, нельзя делать это поспешно – чтобы впоследствии мы не пожалели о том, было ли это решение самым верным, и не принялись менять заново. И во-вторых, если мы начнем так менять Конституцию, каким будет следующее желание? По какой причине еще потребуется изменить основной закон? Конституция у нас – сравнительно хороший документ. Я не вижу смысла менять ее без веских причин. Хотя подобное желание может возникать по разным причинам. Я тоже говорил, что президента стоит избирать, например, один раз на семь лет, но не предлагал менять из-за этого Конституцию.

Однако политики ступили на этот путь, и, судя по всему, изменение Конституции в срочном порядке будет принято. Я подозреваю, что сейчас напрямую вы мне на вопрос не ответите, но из ваших слов могу предположить, что вы будете серьезно думать провозглашать ли этот законопроект?

Конечно. Если этот закон будет принят Рийгикогу, я изучу его. Был ли процесс принятия закона конституционным? Соответствует ли сам закон Конституции? Но перед этим я встречусь с разными фракциями Рийгикогу и главами этих фракций, чтобы понять, почему кто-то решил это сделать, почему кто-то против, каковы альтернативы. Сейчас этот процесс на полпути. Когда он продвинется, мы сможем вновь поговорить на эту тему.

Одна тема – изменение Конституции, другая – принципиальное мнение о том, должны ли российские граждане принимать участие в местной политической жизни или нет. Что вы думаете?

Я сам какое-то время жил в Лондоне. Я прожил там едва ли два месяца, когда мне в почтовый ящик положили извещение: приходите на местные выборы. Конечно, я не пошел, ведь я не знал людей, за которых должен был голосовать. Разные страны поступают по-разному. Поэтому нельзя давать оценки: в какой-то стране так, у нас по-другому. Опять же, наше русскоязычное население (люди, которые дома говорят по-русски) очень разнообразное. Есть граждане Эстонии, есть люди с серыми паспортами, есть граждане России. К таким вещам надо относиться очень серьезно. А чего я хочу? Я хочу, чтобы люди, которые лояльны эстонскому государству, работают и живут здесь... Понятно, что они хотят иметь право голоса на местном уровне. И в этом нет ничего странного.

Многие люди, живущие в Эстонии и обладающие российским гражданством, в контексте событий, начавшихся 24 февраля 2022 года, хотели бы отказаться от гражданства РФ и получить эстонский паспорт, но им это тяжело сделать по разным причинам. Неоднократно поднимался вопрос, могло бы эстонское государство пойти им навстречу. Как высчитаете, поблажки возможны?

Конечно, вопрос стоит изучить. Если желание отказаться от российского паспорта и ходатайствовать об эстонском искреннее, можно было бы найти какое-то решение. Но это решение правительства и соответствующих министерств, мне сложно что-либо сказать. Какая-то возможность у этих людей должна быть, тем более, если они выучили эстонский язык и давно живут здесь. Как это сделать – я не могу сказать. Сейчас политическая ситуация, по понятным причинам, очень сложная.

На людей, которые вносят предложения, стигматизируют, на них вешают тот или иной ярлык. Возможно, поэтому на данный момент решения нет.

Летом этого года Парламентская ассамблея Совета Европы учредила должность генерального докладчика по российским демократическим силам. И занял эту должность делегат от Эстонии, член Партии реформ, Ээрик-Нийлес Кросс. Если изучить его мандат на сайте ПАСЕ, то там в числе прочего речь идет об учреждении некого демократического паспорта. Некоторое время до этого в Таллинне проходила конференция "Свободной России", где тоже шли разговоры относительно такого документа. Тогда говорилось о том, что россияне, оказавшиеся в Европе могли бы подписать некую декларацию, что они осуждают войну и против Путина, и тем самым получить документ, который позволил бы им легче улаживать бытовые вопросы в новой среде обитания. Тогда эту идею высмеяли, назвали ее иронично "Паспортом хорошего русского". Но может это и не такая плохая идея? Тогда бы мы могли определять, кто разделяет демократические ценности, кто – нет, кто может голосовать на муниципальных выборах, кто – нет.

Лично я не очень-то верю в это. Мы можем взять клятву лояльности с людей, которые потом могут сказать, что дали ее под давлением, что их вынудили, чтобы они получили эстонский паспорт и обустроили здесь свою жизнь. Не думаю, что клятвы лояльности – разумная идея. И тогда в Эстонии появился бы еще один вид паспорта. Я бы не стал делить людей на две группы по тому признаку, присягнул кто-то в верности или нет. В Эстонии есть и резиденты – люди, живущие тут четыре, пять и более лет, их лояльность можно контролировать. Если человек сделал что-то плохое, его либо выдворяют из страны, либо он получает соответствующее наказание. Так что я не верю в такую возможность.

В 2024 году было очень много так называемых "русских тем", в частности мы постоянно слышим о необходимости уменьшения присутствия русского языка в публичном пространстве Эстонии. Я дам лишь несколько примеров и попрошу оценить целесообразность тех или иных действий и шагов. Например, должны ли сайты государственных учреждений, в частности министерств, отказаться от своих веб-страниц на русском языке?

Безусловно, есть министерства, русскоязычные сайты которых нужны. Нужны тем, кто повседневно использует эти сайты для решения важных вопросов. Если люди не будут знать, как и что делать, или будут поступать неправильно, думаю, возникнет проблема. Сегодня ее можно решить разными способами – в телефонах есть приложения с искусственным интеллектом, позволяющие быстро получить перевод. Понятно, что пожилые люди, скорее всего, не умеют использовать такие возможности. Но эта сфера развивается довольно быстро. Есть страны, где используют пять языков, там есть сайты и на китайском, и на французском. Государства очень разные, президентские сайты тоже бывают на разных языках. Там, где это нужно, временно можно бы оставить русские сайты. А где это не так важно, достаточно эстонского и английского языков.

Недавно вышло государственное мобильное приложение eesti.ee и если в его тестовой версии был русский язык, то в итоговом варианте есть только два языка – эстонский и английский.

В мобильнике это как раз легко – там можно связать приложение с автоматическим переводчиком. Проблем не должно быть.

Хорошо, а например прекращение изданий некоторых районных газет в Таллинне на русском языке – правильный шаг?

Я даже не знаю, какие газеты в Таллинне закрыли. Это узкая муниципальная тема. Их закрыли из-за русского языка или закрыли наряду с местными эстоноязычными газетами, потому что они стали слишком политическими?

Это мы говорим об общегородских изданиях "Столица" и Pealinn. А если взять, например, районные газеты? Например, я живу в районе Кристийне и наша газета Kristiine leht с недавнего времени стала выходить только на эстонском языке. До этого вся информация там дублировалась на двух языках. Что, кстати, было еще и интересным моментом для изучения эстонского языка.

Я думаю, в реальной жизни... Да, это одна из возможностей учить язык. Если у нас в кинотеатрах идут англоязычные фильмы, субтитры могли бы быть только на эстонском. Это же отличная возможность учить эстонский. Конечно, мы можем думать: если текст на двух языках, я могу их сравнить. Но мы так не делаем. Мы выбираем ту часть, которую легче читать. И если текст только на эстонском языке, вы читаете его и пытаетесь понять. Я сам пробовал так понять голландский язык, читать на нем, переводить. Как я сказал, сейчас можно легко, одним щелчком, перевести что угодно на какой угодно язык. Давайте больше использовать технологии или хотя бы пробовать эти возможности. Будем смотреть позитивно: возможно, так проще выучить эстонский – и что с того, что тут есть легкий элемент принуждения.

Хорошо, это бытовой уровень. А со следующего года Министерство юстиции собирается прекратить перевод законов на русский язык. Говорилось, что это делается в целях экономии, но экономия там копеечная – всего 13 000 евро в год. Против этого выступили профсоюзы, считая, что оставшаяся без важных знаний об изменении законодательства на родном языке большая часть работников на рынке труда может оказаться в более уязвимом положении. Как вы это прокомментируете?

На это надо смотреть с той точки зрения, мешает ли такое решение жизни, необходимо оно или нет. Если эксперты решат, что оно неразумное (или разумное), так и следует принять это. Я как президент не могу высказывать мнение о конкретном решении какого-либо министерства – разумное оно или нет. Связано оно с деньгами или не связано. Надо посмотреть, является это решение политическим или экономическим. Я сейчас не могу ответить, я не знаком с темой в подробностях.

В 2024 году состоялся целый парад переименований. Таллиннский русский музей стал Музеем народов Таллинна, Русская гимназия Хааберсти будет называться просто Гимназией Хааберсти, Ласнамяэская русская гимназия – Гимназией Тяхесаю, Тартуская школа имени Пушкина с января будет переименована в Тартускую школу Йогентага, Московский бульвар стал бульваром Сааремаа. На ваш взгляд, надо ли ускорять процесс избавления от всего, что связано с русским языком?

Если где-то идет война и мы знаем, кто агрессор, я думаю, не стоит связывать с этим язык и культуру, тем более что язык и культура идут из истории. Я был бы тут очень осторожен. И когда убирают памятники культуры, потому что они стали политическими, идеологическими...

Как мы знаем, в Латвии убрали памятник Барклаю де Толли. Мы не видим причины, по которой следовало бы убрать его из Тарту. Он часть нашей культуры, и что с того, что во многом это немецко-шотландская культура. Все-таки он отсюда родом, и нам нравится считать таких героев своими.

Я бы смотрел на это в таком ключе: людей надо больше просвещать в части исторического контекста: почему у нас так, а не иначе, как мы к этому пришли. Точно так же можно спросить, почему у нас в Ноароотси вывески на шведском и эстонском, а в Причудье, где с очень давних времен живут староверы, только на эстонском языке – если уж доводить до абсурда. Я не хотел бы делать большие выводы по маленьким нюансам, но, в принципе, думаю, что культуру и то, что происходит сейчас в Украине, не стоит путать.

Я знаю многих русских, которые против этой агрессии и даже заявляют, что не хотят говорить по-русски, хоть это их родной язык. Время подлечит раны, и русский язык не будет раздражать. Украинцы сами говорят по-русски, и при этом прилежно учат украинский – те, кто не владел им. Давайте не будем связывать язык и культуру с теми ужасами, которые происходят сейчас в Украине. И не только в Украине.

2024 год войдет в историю как начало большой реформы образования. Положено начало переходу на эстонский язык обучения. По прошествии нескольких месяцев после начала реформы, как вам кажется она проходит?

У меня в сентябре спрашивали, что я думаю об этой реформе. Я сказал: пусть пройдет хотя бы год. Я говорил, и сейчас скажу: надо очень внимательно смотреть, что и где может пойти не так, где есть проблемы. Чтобы начать решать их и не руководствоваться только успехом школ, где все хорошо, есть учителя, ученики готовы учиться на эстонском. Ведь где-то переход затруднен. Это касается не только детей с родным русским, но и эстонских детей, которые учатся в смешанных школах: как они там справляются? Я предлагал возможные варианты: например, после основной школы один год учить только эстонский язык, чтобы все были одинаково готовы идти в гимназию, – те, кто владеет эстонским. Когда преподают одновременно математику, физику и эстонский, наверное, это тяжело и для учителя, и для ученика.

Я вижу, что тут могут возникнуть проблемы, поэтому нужно следить за процессом и находить решения. Но я абсолютно убежден, что переход должен произойти. Он должен был произойти еще 30 лет назад. Но само по себе ничего не происходит, нужны ресурсы – и люди, и деньги. Где-то с этим проще, где-то сложнее. Особенно в Нарве, где эстонский язык не слышен. Где там практиковаться в эстонском? Вы же не станете дома с братом или сестрой говорить на эстонском – это неестественно, если домашний язык русский, а на улице эстонского не услышишь. Возможности надо искать в форме лагерей; можно обмениваться учениками. Это непросто, но педагоги и учителя, которые сегодня занимаются переходом, наверняка могут дать честные ответы политикам, а политики должны смотреть, надо ли что-то менять, или можно продолжать как раньше.

Еще об образовании. Стараниями Министерства образования и науки к концу года родился договор об образовании. Правда, подписали его отнюдь не все стороны – из 79 местных самоуправлений к соглашению об образовании присоединились только девять, причем далеко не самые крупные. Таллинн, Тарту остались в стороне. На ваш взгляд, это дельный документ?

Это не закон и даже не постановление. В принципе, это соглашение доброй воли. Не все самоуправления подписали его, и, очевидно, на то есть причины. Они открыто сказали, почему не сделали этого. Но соглашение и тот факт, что не все его подписали, не значит, что жизнь остановилась. Надо смотреть, как все-таки решать проблемы, которые должно было решить соглашение. Это не зависит от подписей под соглашением. Мы знаем, какие у нас проблемы. Вопрос не только в учительских зарплатах, но и в нагрузке учителей, особенно молодых. Как решить эти вопросы? Для меня это важнее, чем то, сколько сторон подписались под соглашением.

Если у нас долгие годы говорилось о том, что профессия учителя не ценится в достаточной степени, то, мне кажется, что 2024 году профессия учителя вышла на качественно новый уровень. Ее стали больше ценить.

Хорошо, если так... Люди идут в университет учиться на учителей. Вопрос в том, что с ними будет после окончания. Мы знаем, что кто-то вообще не идет в учителя, а кто-то поработает в школе и через год-два уходит. Я думаю, это проблема: почему они увольняются? Их надо удерживать в школе. Мы знаем, как много людей с учительским образованием не работают по профессии. Скоро у нас будет не хватать учителей, поскольку пожилые учителя увольняются. Они не могут оставаться до конца жизни, и в какой-то момент уходят, чтобы жить спокойно. Проблему нехватки учителей нужно решать.

Не хватает учителей-предметников – математиков и физиков, как мы знаем. Почему раньше в педагогический поступали меньше? Если открыть газету и посмотреть телевизор, там говорят только о проблемах.

Моя дочь тоже учитель, и когда она поступила в педагогический, мне тоже говорили: вразуми своего ребенка. Смотри, на кого она собирается учиться. Многое значит имидж профессии. Есть прекрасные учителя, особенно молодые, и мы в президентском фонде образования стараемся как-то выделять их, чтобы показать ценность этой профессии. И я рад, что есть люди, готовые ходить по школам и рассказывать, как хорошо быть учителем.

Есть такое чувство, что какие-то вибрации появились в воздухе и действительно на эту профессию стали больше обращать внимания в этом году. Во многом, благодаря начавшейся реформе, разговорами о нехватке педагогов. Из-за проблем, но начали же?

Да, и эту вибрацию надо использовать, а не думать, что дальше все будет вибрировать само по себе. Когда возникает атмосфера, надо использовать все возможности, чтобы учителей и впредь было достаточно, и чтобы они оставались в школах.

В прошлогоднем предпраздничном интервью для канала ETV вы сказали, что способность к эмпатии нашего правительства могла бы быть больше. Что-то за этот год изменилось? В конце концов правительство у нас поменялось. Стало больше эмпатии?

Эмпатии мало не бывает. Но, понятно, что членам правительства следует понять людей, в том числе тех, кому приходится нелегко, кому труднее, чем другим. Ведь способность к эмпатии в том и состоит, что, возможно, у вас нет решения и нет ресурсов, но вы выслушаете человека, поймете его, не станете огрызаться: мол, сами справляйтесь, у нас нет на это денег. Думаю, это раздражает больше всего. Да, бывает, что денег нет, и надо справляться самим. Но сказать это надо так, чтобы люди задумались: а вдруг и правда стоит чему-то подучиться, освоить другую профессию? А не так, что вы огрызаетесь, отвечая человеку, который в каком-то смысле попал в тупик.

Думаю, каждый министр и премьер-министр учится чему-то у предшественников. Когда говоришь с предпринимателями, они тоже признают, что раньше было труднее достучаться до правительства, чтобы не сказать невозможно. Теперь правительство стало больше общаться, отвечать на телефонные звонки. Это хороший знак. Кристен Михал повернулся лицом к проблемам внутри страны.

В этом году было немало громких новостей о проблемах в предприятиях, которые принадлежат государству: банкротство Nordica, ошибки в управлении Eesti Energia, сложная ситуация со строительством трассы Rail Baltic. Кто должен понести за это ответственность?

Я никого не хочу сажать в тюрьму. Но, конечно, у людей должна быть ответственность. Я всегда опирался на свой прежний опыт, а я руководил большими предприятиями. Да, ты оцениваешь предшественников, смотришь, что они делали, но в тот момент, когда ты занимаешь должность, все в твоих руках. Поиски виновного – будь то прошлое правительство, позапрошлое правительство и так далее – далеко не продвинут. Но когда человек принимает решение или бездействует, по-моему, это должно быть известно общественности: вот человек, он принял такое-то решение, и оно оказалось неверным.

Иногда мы в самом деле принимаем неверные решения, но вопрос в том, признаем ли это: да, я или мы приняли в тот момент неверное решение, и постараемся не повторять ошибку. Когда этого нет, возникают события, которые вы перечислили: это один ряд событий с одинаковыми признаками. У нас была компания Estonian Air, мы создали Nordica и совершили ровно те же ошибки. Прошлое почти ничему не научило нас. Учиться на ошибках чрезвычайно важно. В этих компаниях есть представитель собственника. Свое представительство и свои пожелания он должен очень ясно выражать через совет: чего он желает, чего не желает. А не так, что в какой-то момент правление смотрит на совет, а совет – на правление.

Тут и возникают вопросы о качестве надзора государства как собственника. Если мы говорим о советах государственных предприятий, то семь лет назад из них были выведены политики. Сейчас говорится о том, что политиков надо вернуть в советы государственных предприятий. Еще такой момент, что у нас из 28 предприятий, которые принадлежат государству, только пять приносят прибыль. То есть от этих пяти государство в следующем году намеревается получить доход в виде дивидентов. Премьер-министр Кристен Михал сказал, что поддерживает возвращение политиков в советы госпредприятий и не считает, что государственные предприятия непременно должны зарабатывать деньги. А вы как считаете?

Со второй частью фразы Михала я не могу полностью согласиться, потому что это все-таки коммерческие предприятия, и они должны действовать так, чтобы получать прибыль. Ведь конечная цель в том, чтобы оттуда поступали дивиденды, и государство могло их использовать. Но всегда есть исключения: в маленьком государстве есть предприятия, которые в прибыль никогда не выйдут, но которые все-таки нужны. Это надо смотреть, исходя из конкретного предприятия.

Что же касается первой части, то решения, в том числе финансовые, принимают именно политики. Их присутствие и ответственность в совете необходимы. В свое время, когда в университетах были попечительские советы, идея была та же: нужно взять по представителю от каждой партии, чтобы улучшить связь университета с обществом и правительством. Тогда надеялись, что в итоге университет получит больше финансирования. Не думаю, что это плохо, когда в совете сидят политики. Это надо использовать, потому что они принимают решения от имени собственника и могут высказывать их в совете.

В июне вы отказались провозглашать принятый парламентом закон о налоге на автотранспортные средства. Вы сослались на то, что закон не соответствует Конституции, потому что его положения нарушают принцип равного обращения. Закон немного изменили, вы его провозгласили. Означает ли это, что президент остался удовлетворен принятыми поправками?

У президента есть очень четкие ограничения в части решений, в данном случае – в части отклонения законов. Если исправлено все, что противоречило Конституции, у президента очень мало возможностей сказать, что данный закон не годится. Несмотря на то, что я думаю как президент (нравится мне этот закон или не нравится), это не президентское решение. За введение тех или иных налогов все-таки отвечает правительство. Всегда есть большие надежды: президент может сменить министра, отклонить законы, какие захочет, но это не так. Президент и сам действует в рамках Конституции, и именно это я стараюсь делать.

Одной из главных внутриполитических новостей в 2024 году стала смена власти в Таллинне. Закончился период пребывания у власти Центристской партии, который длился почти два десятилетия. Не как у президента у вас спрошу, а как у обычного человека – вы заметили, что жизнь в Таллинне после смены власти изменилась?

Мне очень сложно оценить это, ведь я живу в Тарту. Таллинн я вижу в основном в окно автомобиля, когда еду на встречу с таллиннскими предпринимателями или с мэром города. Мне трудно оценить, стала ли жизнь в Таллинне лучше. Но я вижу, что дороги не ремонтируются так активно, как некоторое время назад. Я тут подумал: надо бы прокатиться на новом трамвае, который ходит в порт, просто из интереса. Но оценить это могут только люди, которые каждый день пользуются городскими услугами, ездят по Таллинну, стоят в пробках. Я как президент могу оценить то, что мне скажут: слушайте, там-то и там-то дела плохи. Но это должна быть проблема более общая, чем проблема одного города или района. Для этого есть мэр, он должен решать проблемы города.

В Нарве вы бываете еще реже, но не могу не спросить о происходящем в нарвской политике тоже. Как вам нравится или не нравится то, что творилось там в этом году?

Все эти распри не на пользу. Политическая борьба, которую ведут на публике не самым красивым образом, не решает проблем нарвитян. В Нарву я езжу сравнительно часто, не могу сказать, что бываю там редко. Жаль, что Нарва, которая могла бы быстро развиваться, занимается в основном политической борьбой. Ситуация должна стать стабильной. Похоже, нынешние городские власти не смогли добиться этого, и мне трудно сказать, кто смог бы. Это должны решить местные. Но в такой ситуации город не развивается.

Перейдем на уровень международной политики. К сожалению, третий год подряд в предновогоднем интервью мы вынуждены говорить о том, что продолжается война в Украине. Сегодня все чаще слышны разговоры о том, когда и на каких условиях могли бы начаться мирные переговоры между воюющими сторонами. У вас есть свое видение этого вопроса?

Я ездил в Украину много раз. Я видел, что там сделало государство-агрессор. Я разговаривал с президентом Зеленским и знаю: больше, чем кто-либо, мира хотят, конечно же, украинцы. Но Украина не может заключить мир на любых условиях. Получается, что агрессор заберет часть территории, а потом, возможно, захочет кусок побольше. Мир должен быть заключен на условиях, с которыми согласны Украина и украинский народ. И вести переговоры где-то за спинами украинцев не очень-то разумно. Как показывает история, подобные договоренности ни к чему не ведут. В Украину должен прийти мир, и я думаю, что этого хотят и на это надеются все. Но не всякий мир – хороший мир. Нужно бороться за то, чтобы, когда стороны сядут за стол переговоров, они обсуждали лучшее будущее украинского народа, суверенитет Украины и так далее.

Если в отношении войны в Украине в эстонском обществе сложился определенный консенсус, то события на Ближнем Востоке спровоцируют куда более широкий спектр эмоций. Учитывая, например, голосование за антиизраильскую резолюцию в Организации объединенных наций, можно ли говорить о некой смене вектора внешней политики Эстонии?

Политика, напрямую касающаяся Ближнего Востока, в Эстонии не изменилась. В данном случае мы говорим о возможной политике двух государств уже долгое время. Это делает и соседняя Финляндия. Не так давно я ездил на Ближний Восток, был в Иордании, в Египте. Войну в Украине и то, что происходит на Ближнем Востоке, нельзя сравнивать. Сравнимо только одно: обычные люди – дети, женщины – обычные люди гибнут, страдают от насилия. Эстония помогает, оказывает гуманитарную помощь, в том числе людям в Секторе Газа. Там тоже не могут найти решение с очень давних пор. Были попытки сделать это, сейчас опять появилась надежда: вдруг будет перемирие, обмен пленными. Однако нужно окончательное решение, а его добиться нелегко. Сейчас важно, чтобы прекратилось убийство людей.

Как бы вы прокомментировали решение Эстонской художественной академии (EKA) разорвать любые отношения с израильскими коллегами?

Университеты свободны в своих решениях: какие будут учебные программы, какими будут академические решения. В то же время надо думать о том, что у каждого решения есть также международный и внешнеполитический аспект. Я не знаю, сколько другие университеты сотрудничают с израильскими вузами. Когда университет решает, что больше не будет сотрудничать с университетами одной страны, думаю, это не лучший сигнал, чтобы не сказать плохой. Потому что государство Израиль – дружественная нам страна. А давление на университет, чтобы тот поменял решение, – точнее, если правительство говорит, что надо бы поменять... Я думаю, университет сам примет решение. Но то, как это решение было принято, и как оно выглядит внешнеполитически, – это нехорошо.

Мы вообще склонны быстро реагировать, не понимая, что значит то или иное понятие. Еще раз: Израиль – дружественная страна, мы всесторонне поддерживаем ее. И нельзя забывать, как эта война в очередной раз началась в октябре прошлого года. Но палестинцев (обычных людей) надо поддерживать, прежде всего – относиться к ним по-человечески. Студенты и преподаватели могут устраивать демонстрации и за одну, и за другую сторону – это их право. Вопрос в институциональном решении. В прошлом я ездил и в Израиль, и в Палестину, говорил с обычными людьми. Добиться там разрешения ситуации нелегко. Но к этому надо стремиться, чтобы конфликт на Ближнем Востоке привести к разумному разрешению, и чтобы люди стали считаться друг с другом.

Напоследок я хочу спросить о, на первый взгляд, кажущейся несерьезной вещи, но она имеет важное измерение. Мы с вами общались до интервью и вы спросили, как у ETV+ идут дела с аудиторией, смотрит ли молодежь. И тут я вот на что хотел обратить внимание. Наш министр иностранных дел взял с собой в зарубежную поездку блогера, наш парламент нанял инфлюэнсера Roosabanaanike для освещения деятельности Рийгикогу, чтобы молодые люди, которые не потребляют традиционные СМИ, тоже узнавали о политике. Президент не собирается сделать что-то аналогичное и привлекать инфлюэнсеров?

Конечно, я внимательно слежу за тем, что происходит в мире, какие там тенденции, что принимать, а что нет. Важно понять, в какой момент ты становишься смешным, и тебя перестают принимать всерьез. Конечно, можно использовать любые средства, привлекать интересных людей, чтобы знакомить со своей политикой. Но пусть президент останется немного другим. Не потому, что я уже вышел из среднего возраста, и не потому, что моя деятельность может не интересовать молодежь. Скорее важно некое разнообразие – одни такие, другие такие, а третьи вообще отличаются от всех. Пусть народ смотрит и оценивает.

Ко мне это не относится, но политикам идти на выборы, там-то и станет ясно, приносит ли успех привлечение инфлюэнсеров. Хотя точно невозможно установить, почему кто-то получил больше или меньше голосов – по этой причине или нет. Ведь нет контрольной группы – человека, который не использовал инфлюэнсеров. Так что сказать это невозможно.

Спасибо вам за это интервью, которое прошло в традиционном формате для традиционного медиа. С наступающими вас праздниками!

Спасибо. Желаю хорошего Нового года всему народу Эстонии.